Книги из серии "Рассказы"

Взревела медь оркестров. Команды покинули поле. Марсианский боевой клич сотрясал небеса, раз за разом вырываясь из луженых глоток и волной прокатываясь по трибунам. Земляне тихо покидали свои места, а марсиане оставались, трубя на весь свет о своей удали. Когда же они все-таки покинули амфитеатр, то по заведенной с незапамятных времен традиции всех болельщиков света, ненадолго заполонили Нью-Йорк, устроив по улицам шествие со своим талисманом — нелепым десятиногим зимпа. Некоторые из марсиан до…

Деккер задумчиво отхлебнул из своего стакана, Джексон зажег сигарету. — Когда-нибудь, — сказал он, затягиваясь, — мы встретим что-то, с чем не сможем справиться. Деккер фыркнул. — Может быть, даже здесь, — настаивал Джексон, глядя на джунгли за иллюминатором. — Ты романтик, — резко ответил Деккер. — Кроме того, ты молод. Тебе все еще хочется неожиданного. — Все-таки это может случиться. Деккер сонно кивнул. — Может. Никогда не случалось, но, наверное, может. Однако стоять до последнего…

Но мне все-таки сдается, что раз Пит позвонил именно нам в контору, а не кому-нибудь другому, то это следует принять как комплимент. Когда ты работаешь окружным агентом пятнадцать лет, то многие фермеры начинают верить в тебя и часть их, подобно Питу, считает, что ты можешь разрешить любое затруднение. А я, признаться, страсть как люблю похвалу, не в пример другим. Чего я не люблю, так это головную боль, которая приходит вместе со всякими затруднениями. И я поехал к Скиннеру. Его жена сказала,…

Х. ел яичницу ложкой прямо со сковороды и запивал ее соленым и перченым томатным соком. В этом тоже было нечто глубоко демократичное. Безбожная медицина считала вредными и яйца, и соль, но предки Х. исстари употребляли эти продукты, и именно на яйцах с салом, томатном соке и вере в Бога выросли поколения сегодняшних избирателей. Х. пил кофе и смотрел в окно. Все было как всегда. В центре площади Согласия, в окружении шестнадцати дубов, гордо возвышалась бронзовая фигура генерала Тимоти Ф. Клэнтона.…

СТЕПАНГОРЕЦКИЙ Степангорецкий решил покончить с собой. Выждав момент, когда жена ушла из дому, он приступил к осуществлению своего плана: взял моток тесьмы, отрезал от него метра два, сделал петлю на одном конце, а другой крепко привязал к решетке отопительной системы, располагавшейся в потолке над письменным столом, на котором он, естественно, и стоял, привязывая тесьму к решетке. Подготовившись таким образом, он просунул шею в петлю, неумело помолился и спрыгнул. Решетка со слабым треском…

Нашли отличное местечко: ручей, полянка, травка, есть где посидеть. Пекло невозможное. Миранда и моя жена разулись и бродили босиком по воде. Я и то к ним присоединился. Но он! Ха! — Ха! — Ни в какую. Представляете, я там шлепаю по воде босиком, как мальчишка, брюки подвернуты, рукава засучены. А Чарли сидит себе на лужайке, одет, как на свидание, смотрит на нас и улыбается. Мы ему кричим: «Давай к нам, Чарли, скидывай ботинки!» «Нет, — говорит, — мужчина без ботинок — это не мужчина. Я без них…

Навряд ли в сорок первом году, когда вражеские полчища рвались к нашей столице, кому-либо и что-либо говорила фамилия Кожедуб. В далеком тылу, в Средней Азии, дни напролет готовил курсантов к боевым действиям молодой инструктор, сержант по званию, которого редко кто называл Иваном Никитовичем. Взлет и посадка, полет но кругу, пилотаж в зоне… Рапорт за рапортом подавал сержант Кожедуб командиру с просьбой об отправке на фронт до тех пор, пока не услыхал от него резкое: – Больше рапортов не пишите,…

Минуты три спустя перед ним уже стоял незнакомый летчик в помятом кожаном реглане и, вытяну» вдоль туловища длинные руки, устало докладывал: – Я из дивизии полковника Сухоряба. Был на вынужденной. «Мессеры» перебили гидросистему, до своих не дотянул. Пришлось у танкистов подремонтпроваться. Это и был лейтенант Яровой. – Кто же вам ее восстановил? – не без удивления спросил Черемыш, твердо знавший, что без авиационных техников такая операция неосуществима. – Сам, – односложно ответил Яровой.…

Долго буду помнить нашего комиссара и то, как он пам еще в мирное время, в аккурат перед самым двадцать вторым июня, говорил: – Хорошее дело песня, запомните это, ребята. Любите песню, как девушку и как солдатскую мать, которая на подвиги солдатские вас, сьгаов своих, зовет. Башлыков на минуту задумался и железным прутиком ррзворошил догорающие сучья. Искры ворохом взметнулись над загасшим костром. – Часто я вспоминаю эти слова, – продолжал старшгна. – Разное знал я о песне. Знал, что хорошая…

– Эта история не будет длинной, – заговорил Фирсов, – по то, что я вам сейчас расскажу, никогда не потускнеет, не выветрится из моей памяти. Случилось эго в те дни, когда я партизанил в тылах противника. Не удивляйтесь, что речь зашла опять о войне. Мне кажется, что эта история повествует вообще о твердости человеческого характера в тяжелых испытаниях. Так вот. Мы шли сквозь леса, преодолевая сугробы смерзшегося снега. Кругом стояли голые, словно раздетые оккупантами деревья. Ночью лес казался…

— всюду она смотрит на тебя, подмигивает тебе, её надо лишь ухватить! Мистер Иозифек просто лопался от гордости, а я лишь покорно ждал, когда он, наконец, вспомнит обо мне и даст мне какой-нибудь совет. — Я рад, маэстро, — сказал я, — что на свете так много работы, что её больше, чем надо людям, и что вы мне предоставите возможность выбора… — Вы играете в шахматы? — Нет… — Почему? — Не умею… — Это не имеет значения. Достаточно позаниматься год, из вас сделают среднего шахматиста, и…

Никогда нельзя предсказать, что подарит вам случай вроде этого, а главное здесь, на юго-западе, где время — почти осязаемая мера всех вещей, а прошлое только часть настоящего, а пыль, поднятая твоей ногой из видимой пустоты, из ничего, может статься, осела от испанского домика — эдобе, вылепленного еще до высадки отцов-пилигримов; или от индейских руин, возведенных за тысячи лет до Колумба. Порой вас взбудоражит рассказ о сокровищах, легенда о спрятанном золоте или серебре, и скрытный человек, корпеющий…

Он улыбнулся и указал на свои часы. — Уже почти пора обедать. Как только разобьем лагерь, сразу поедим. Его очевидная озабоченность будничными делами, казалось, успокоила Сэнди, и она вновь откинулась на спинку кресла, осторожно расправив плечи. И снова пилот оправдал доверие Харбена. Корабль вырвался из слоя облаков и лег на курс к появившимся внизу горным цепям и террасам, образованным сдвигами пластов, к темной растительности и блестящей паутине небольших рек. Харбен с профессиональной быстротой…

— Дело к тебе имеем, — не спеша начал он, как видно, собираясь долго и обстоятельно поговорить. — Какое там дело? — хлопоча над лопнувшей вожжой, спросил Наум. — Оно, видишь, какое дело, я попу свому давно говорю: «Вы, батюшка, коли хотите жеребчика подрезать, так вы…» — Ты не мусоль! — отрезал Наум. — Жеребца надо подрезать, что ль? Так и говори, а то мне некогда — зараз на поле еду. — Ну, да, жеребца, — недовольно закончил работник. — Скажи: сейчас приду. Работник нехотя встал,…

Алешка, прислонясь к воротам, молчал. — А Нюратку вашу из канавы тоже отрыли собаки, и середку у ей выжрали… Алешка повернулся и пошел молча и не оглядываясь. Парнишка, чикиляя на одной ноге, кричал ему вслед: — Маманька наша бает, какие без попа и не на кладбище закопанные, этих черти будут в аду драть!.. Слышь, Лешка? * * * Неделя прошла. У Алешки гноились десны. По утрам, когда от тошного голода грыз он смолистую кору караича, зубы во рту у него качались, плясали, а горло…

До вечера суетилась мать. Из сундука достала связку сушеной рыбы, насыпала в сумку сухарей, потом присела у окна, латая Федорово белье. Проходя мимо, видел Митька, как мать, голову уткнувши в ворох белья, сидит неподвижно, лишь плечи у нее под рваной ситцевой кофтенкой судорожно сходятся и расходятся. Затемно пришел из станичного правления отец и, не ужиная, не раздеваясь, лег на кровать. Федор, стараясь не скрипеть половицами, на цыпочках прошел в кладовую, достал седло, уздечку и вышел на двор.…

Баба в сторону их отводит, платок надвигает. — Помоги, за ради бога!.. Сочтемся… Двадцать седьмой год Арсению, и силенка имеется. Шесть мешков вынес на пригорок. Потный спустился в балку. Присел на арбу, переводя дух. — Ну, как, про мужа не слыхать? — Какие из-за моря, от Врангеля, вернулись казаки, гутарили, что помер в Турции. — Как же жить думаешь? — А все так же… Ну, надо ехать, и так припозднилась. Спасибо за помочь, Арсений Андреевич! — Из спасиба шубы не выкроишь… Улыбка…

На гору выбрался, дал вздохнуть припотевшим лошадям и тронул рысцой шаговитой. Где приглянулось, оттепель сжевала снег, дорогу дурашливо изухабила. Теплынь на провесне. Тает. Полдень. Лес начал огибать Пахомыч — навстречу тройка стелется. А снегу возле леса намело горы. В сугробах саженных дорожку прогрызли узенькую, разминуться никак невозможно. — Эка, скажи на милость, оказия-то!.. Тпру!.. Приостановил Пахомыч лошадей, слез и шапку снял. Голову седую и потную ветер облизывает. Потому снял…