Книги из серии "Рассказы"

Джорджу стоило больших трудов втолковать Флоуеру, что он совсем не собирается трогать своего небольшого капитальца. Флоуер долго не мог понять, в чем дело, потом возмутился: — Итак, вы боитесь расходовать деньги, не так ли? Джентльмен подходит к вам и вежливо просит вас одолжить ему небольшую сумму, а вы отказываете ему наотрез. Знаете ли вы, как я вас называю с вашей тысячей фунтов? Без пяти минут миллионер, вот как! Ну и подавитесь вашими дурацкими деньгами! Я знаю вашего брата! Никогда вы ничего…

Джон никогда не ездил дальше Парижа и потому каждый раз чувствовал себя застигнутым врасплох, когда при нем начинали вспоминать какой-нибудь швейцарский пейзаж, виденный с вершины Юнгфрау, или галереи картин в Мюнхене и во Флоренции. Так и теперь, выслушивая похвалы красотам Монте-Карло, Джон ясно понял, что им опять упущен удобный случай для объяснения. Соперник его, видимо, не собирался уходить, и Алина с явным удовольствием слушала его рассказы. Поэтому, пробормотав какое-то извинение, Джон раскланялся…

— Именно! — И напыщен! — Совершенно верно! Недавно он говорил со мной, точно я депутация его выборщиков. — До моего приезда он очень надоедал вам? — Много. Но я старался его избегать. — Не такой он человек, чтобы его можно было избежать. — Да, знаете, что случилось два дня назад? Только никому не рассказывайте. Я вышел из курительной комнаты и услышал, что он идет ко мне навстречу. Тогда я, ха-ха, спрятался в шкаф! — Очаровательно! — Да, да. Но он открыл его и нашел меня. Это было ужасно.…

В театре давно уже не смеются. Там слышишь только тихий, свистящий звук, который издают встающие дыбом волосы, да резкое кряканье, когда актеры произнесут одно из тех коротких слов, какие прежде употребляли в кабаках низшего пошиба. Вспомнить смешно, что, когда слово «черт» впервые прозвучало на Нью-йоркской сцене (если не ошибаюсь, в пьесе Клайда Фитча), поднялось Бог знает что, вызвали полицию, а может — и войска. Конечно, переход будет медленным и нелегким. Поначалу, услышав смех, зрители решат,…

— Если уж вы хотите знать, дядя, происхождение этого пятна, то я вам скажу, что получил его, спасая жизнь человеку, — с достоинством ответил Роланд. — Ты? Где? Когда? — Когда я шел к вам по Гроссвенер-сквер, передо мной поскользнулся какой-то прохожий. Шел дождь, и я… — Ты гулял там? — Да. И только я завернул за угол Дюк-стрит, как… — Гулял под дождем? Хорошенькая прогулка! Люси никогда бы тебе не позволила такой глупости… — Я вышел еще до дождя. — Люси никогда бы не пустила тебя. — Продолжать…

Он замолчал. — Очень мило с ее стороны, — пробормотал я. — Двадцать лет, — повторил Джемс. — Запомните это обстоятельство: целых двадцать лет! А в год она писала два романа и двенадцать рассказов, кроме постоянного отдела «Советы молодым девушкам» в одном ежемесячнике. Другими словами, сорок романов и не менее двухсот сорока рассказов, написанных под кровлей ее виллы «Жасминный домик». — Поэтичное название, — заметил я. — В завещании было сказано, что я должен прожить в нем год безвыездно и в…

Они миновали клумбу и пошли дальше, теперь все четверо рядом, и скоро стали маленькими и полупрозрачными среди деревьев, среди больших и дрожащих солнечных пятен, которые, чередуясь с тенью, не спеша проплывали по их спинам. В продолговатой цветочной клумбе улитка, чью раковину минуты на две расцветило в красные, синие и желтые тона, теперь чуть-чуть зашевелилась в своей раковине и с трудом поползла по комкам рыхлой земли, которые то и дело отрывались и катились вниз. Перед ней, по-видимому, была…

«Lapin!» [2] — позвала она. Но уж кем-кем, а французским кроликом он и подавно не мог быть. Англичанин до мозга костей, он родился на Порчестер-Террас, учился в Регби, а сейчас состоял на службе Его Величества короля. Тогда на пробу она назвала его крольчонком — нет, это и вовсе никуда не годится. Крольчонок — он пухлый, мяконький, смешной; а Эрнест худощавый, весь как литой, положительный. Так-то оно так, а нос у него все равно дергался. «Лапин», — вдруг вырвалось у нее; она даже вскрикнула —…

Когда он принял от них часы и водружал их на каминную полку, ему не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел его лицо. Ведь ради этого он и работал, это и было его вознаграждением; и вот сейчас он смотрит на реальных людей, и ему кажется, что они накладываются на ту утреннюю сцену у него в квартире, и это самый суровый им приговор, а когда та сцена померкла и растаяла — когда Браннеры растаяли, — от всей сцены остался только он сам, лицом к лицу с людьми из враждебного лагеря, — простой немудрящий человек,…

Бедняга наклонилась ко мне и завела тусклый, бесцветный разговор о том, какие станции мы проезжаем, как она отдыхала, о своих братьях в Истборне, о том, что зима в этом году — теперь уж не припомню — то ли ранняя, то ли поздняя. И наконец, выглянув в окно — но что она могла там увидеть? — только жизнь, — шепнула: «Уезжать из дому — хуже нет». Вот оно, сейчас выясним, что ее терзает! «Моя невестка, — горечь в ее голосе едкая, как лимон, — и, обратясь не ко мне, сама к себе, пробормотала: — Ей что…

— Я как обтрепанная, жалкая, потертая старая муха, — сказала она, зацепляя Роберта Хейдна этой бедной увечной фразой, только чтоб утвердиться, показать свою независимость, раскованность, непринужденность. И Роберт Хейдн, разумеется, отвечал ей что-то учтивое, вполне неискреннее, и она тотчас раскусила его и, едва он отошел, сказала себе (тоже цитатой откуда-то): «Он лжет, лжет, лжет!» [2] Потому что ведь прием — он все делает гораздо более настоящим или гораздо менее настоящим, решила она; вдруг…

Однако пятно на стене вовсе не похоже на дыру. Это скорее круглый предмет, наверное, листок розы, прилипший на стену еще летом, ведь я не слишком усердная хозяйка, достаточно посмотреть на пыль, осевшую на каминной полке, да, ту самую пыль, под тремя пластами которой, как утверждают, погребена Троя, и только глиняные черепки оказались неподвластны тлену, чему вполне можно поверить. Дерево за окном беззвучно стучит веткой по стеклу… Мне хочется размышлять в тиши, безмятежно и вольно, ничем не отвлекаясь,…

— Прелестное платье, — сказал Джек Рэншоу. Вот уж это показалось ей совсем неуместным — чтобы молодой человек да обращал внимание на то, как одета женщина. Ее отец был исполнен почтения к женщинам, однако ему и в голову не приходило замечать, во что они одеты. А все эти девушки — они, возможно, и хорошенькие, но ни одну из них не назовешь красивой — такой, какой она помнила свою мать, свою дорогую матушку, величественную, всегда, казалось, одетую одинаково, будь то лето или зима, будь у них гости…

Эта ли мысль или другая увлекла Джона, но стекло заняло-таки место на каминной доске, поверх стопки писем и счетов, где служило отличным пресс-папье и естественным образом притягивало взгляд молодого человека, когда глаза его блуждали по комнате, оторвавшись от книги. Когда мы часто устремляем на какой-нибудь предмет бессознательный взгляд, думая о чем-то другом, то предмет этот глубоко врастает в ткань наших мыслей и теряет реальные очертания, приобретая новую, идеальную форму, порой всплывающую…

— Ранний Моцарт, конечно… — Да, но мелодия, как все его мелодии вообще, приводит в отчаяние, я хочу сказать, вселяет надежду… Да, так что я хочу сказать? Вот ведь ужас с этой музыкой! Тянет, знаете, танцевать, смеяться, есть пирожные, есть мороженое, пить сухое, терпкое вино. Непристойный анекдот, между нами, тоже был бы очень кстати. Чем старше делаешься, тем больше любишь непристойности. Ха-ха. Вот мне смешно. Ну отчего? Вы ведь ничего такого не сказали, да и тот старый господин… Но позвольте……

Его вздох, а потом смех, его грусть и веселость нравились людям, и он это знал, но сознание того, что он нравится, не утолило разочарования, и хотя он использовал всеобщее расположение (и наносил длинные визиты участливым дамам — длинные, длинные визиты), но не без горечи душевной — ибо он не достиг и десятой доли того, чего мог бы достичь, о чем мечтал когда-то мальчиком в Кентербери. При всяком новом знакомстве он оживлялся: тот, кто лишь теперь узнал его, не ведал о несбывшихся надеждах и, поддаваясь…

— Ваше последнее медицинское обследование говорит о том, что ваша реакция осталась по-прежнему прекрасной, — скрипуче возразил Моргенгард. — Вы пока еще в десятке лучших. В отставку вы были отправлены исключительно по преклонному возрасту. Ныне вы имеете право наслаждаться остатком ваших дней, как вам заблагорассудится. Вам не приказывают сделать то, о чем я говорю. Вас только просят. Но должен отметить, что вы получите достаточную материальную компенсацию за ваши усилия. Кроме того, вы вновь займетесь…

Мердок склонился вперед, глаза его закрылись. Окна, помедлив, затемнились до полной непрозрачности. Ремень кресла пополз вверх и потянул его от руля. Кресло осторожно отклонилось назад, пока не уложило его в горизонтальное положение. Потом, когда придвинулась ночь, сильнее заработал обогреватель. Кресло затрясло его незадолго до пяти утра. — Просыпайся, Сэм! Просыпайся! — Что случилось? — пробормотал он. — Я перехватила радиосообщение двадцать минут назад. Рядом с этой дорогой недавно был автомобильный…