1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— При чем здесь Брокер? — спросил я, чуточку смягчившись.

— Я думал, вы пришли по приказу генерал-губернатора, — промолвил господин Ключарев, и в его голосе прозвучала надежда на то, что ему удастся объясниться. — А графа Ростопчина науськивает полковник Брокер.

— Зачем Брокеру науськивать генерал-губернатора? Какой ему в этом толк?

— Отвратительный он человек, — понизив голос, промолвил почт-директор. — Он служил когда-то здесь на почтамте, был нечист на руку и попался на контрабанде. Ему удалось выкрутиться, дело ограничилось отставкой. А теперь он нашел покровителя в лице самого генерал-губерна- тора и решил отомстить!

Я прошелся взад-вперед по кабинету. Господин Ключарев выпрямился и несколько поерзал в кресле, принимая приличествующую его сану позу.

— Генерал-губернатор, признаться, с подозрением относится к вашей деятельности, — произнес я с небольшим оттенком сомнения. — Особенно после этой истории… с купеческим сыном. Как там бишь его?! С Верещагиным?

— Господи! — выдохнул почт-директор. — Да какое же это дело?! Глупый недоросль похвастался газетенкой…

— Но вы как-то очень деятельно вступились за него, — сказал я.

— Помилуйте! Ну мальчишка же! Что ж ему, из-за глупости жизнь калечить?! И потом, поймите отцовские чувства! У вас есть дети?

Я повернулся и посмотрел на него в упор. Хотелось выкрикнуть в лицо этому, годившемуся мне в отцы, господину: «Есть у меня дети, есть! две маленькие дочки! два ангела! которые останутся здесь, в Москве, когда ты поедешь в Воронеж, в безопасное место!»

Он стушевался под моим взглядом и пролепетал:

— Я испугался… я испугался, что Верещагин впутает в это дело моего сына…

— Послушайте, — резко произнес я, — будет лучше, если вы расскажете о своих сношениях с французами и вообще с иностранцами.

Господин Ключарев поднял на меня умоляющие глаза и развел руками:

— Я даже не знаю, что и сказать. По долгу службы через мои руки проходит множество корреспонденции, в том числе и иностранной. Среди моих знакомых и друзей есть таковые. Но поверьте, в наших отношениях нет ничего предосудительного…

Я всматривался в его глаза. Пару минут назад он казался мне вполне искренним человеком. Но теперь я подумал, что отцовские чувства, беспокойство за семью вполне могли вдохновить его на роль невинного агнца.

Приоткрылась дверь, и заглянул полковник Брокер. Вид он имел сильно разочарованный. За спиною его маячили генерал-майор Ивашкин и Волков. Я приблизился к ним вплотную, и Адам Фомич шепнул:

— Обыск ничего не дал. Никаких следов подозрительной деятельности на почтамте не обнаружено.

Я окинул полковника взглядом. Только что почт-директор обвинял полицеймейстера Брокера в предвзятости. Но если б Адам Фомич действовал из мести, мог бы и подбросить что-нибудь, что сошло бы за улики преступления.

— Это не отменяет приказа генерал-губернатора, — сказал я.

— Какого приказа? — взволнованным голосом спросил господин Ключарев, уловивший мои слова.

Не ответив, я вышел и услышал за спиною голос полицеймейстера Ивашкина:

— Вы арестованы и будете сосланы с семьей в Воронеж.

Вместе с Адамом Фомичем мы вышли на улицу. Чиновник, которому давеча я дал по зубам, сидел на крыльце. Увидев нас, он отодвинулся на самый край ступеньки и уткнулся лицом в пропитанный кровью платок.

— Почт-директор либо ни в чем не виновен, либо успел предпринять меры и обвел нас вокруг пальца, — сказал полковник Брокер.

Господина Ключарева вывели на улицу, он перекрестился на Меншикову башню ^[35] , обвел окружавших его офицеров обреченным взглядом, уставился на меня и произнес:

— Рескрипт его величества вы так и не предъявили.

Я схватил за шиворот чиновника с разбитой физиономией, заставил его приподняться и сказал:

35

Колокольня церкви архангела Гавриила в Кривоколенном переулке.

— Вот мое разрешение. Не нравится — напишите жалобу его величеству! Из Воронежа!

Почт-директор отвернулся и сел в коляску.

— Шпион он или нет? — негромко промолвил я. — Извините за каламбур, но если Ключарев играл ключевую роль в агентской сети, кто-то из агентов должен будет установить сношения с ним. Так что нужно вести за бывшим теперь уже почт-директором наблюдение. А если он чист, — я вздохнул, глядя на скорбную фигуру арестованного, — что ж, принесем ему искренние извинения. После войны.

Адам Фомич только саркастически хмыкнул.

— Но совсем плохо, если он ожидал подобного поворота и успел подготовить себе замену, — рассуждал я. — Тогда зловредная деятельность продолжится и без его участия. А мы, выходит, только удружили ему, послав на покой в безопасное место.

Глава 10

Перед обедом у графа Ростопчина я заехал домой.

— Тут к тебе посетитель пришел, — сообщил Сергей Михайлович. — Вот только что проводили его в гостиную с камином.

— Кто таков? — удивился я.

— Где-то я его видел. — Мартемьяныч почесал затылок. — Коллежский советник Мохов, так он представился.

— Что за Мохов? — пробормотал я и спросил: — А дети где?

— В саду, — ответил тесть.

— Ладно, пусть этот Мохов обождет, — сказал я и прошел на задний двор.

Я заметил в кресле под ясенем прелестную фигурку. Солнце струилось через листву, и Жаклин держала на свету книгу, стараясь сама оставаться в тени. Однако неверный ясень дрожал от легчайших дуновений, и солнечные лучи приплясывали на ее макушке.

Аннетт и Катрин играли, предоставленные сами себе.

На веранде столярничал Федька. Он снял старые перила, и открытые балясины выглядели клыками дикого зверя.

— Что это ты затеял? — спросил я.

— Барин, Сергей Михайлович, велели-с перила обновить, — объяснил мужик.

«Что их обновлять, когда через пару недель весь дом сжечь придется?» — с грустью подумал я, а вслух сказал:

— Ладно, старайся. Смотри только, девочек не пускай на веранду: не ровен час, о твои балясины поранятся.