1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— У меня, к сожалению, тоже ничего нет, — сообщил я, умолчав о подозрениях относительно мадам Арнье и супруги генерал-губернатора.

— Напрасно вы поддались Ростопчину, — сказал Яков Иванович. — Я говорю об утреннем налете на почтамт.

— Да, сожалению, обыск там ничего не дал, — признал я.

— А я вас предупреждал, что дело Верещагина и подозрения в отношении почт-директора не более чем плод воспаленного воображения графа. — Де Санглен говорил спокойно, не выказывая недовольства моими действиями, но и не скрывая скептического отношения к генерал-губернатору.

Я чувствовал обиду за Ростопчина и хотел было возразить де Санглену, но промолчал. Вспомнил, что и сам следил за Екатериной Петровной, супругой Федора Васильевича. Де Санглен хотя бы открыто выражал свое отношение, а я поступал нехорошо, некрасиво в отношении человека, который когда-то приметил меня и позаботился обо мне как о родном сыне.

Жаклин давеча в шутку сказала, что не простит французов. Я же теперь ненавидел Наполеона и всю его Великую армию. Их сапоги, копыта их лошадей не просто топтали нашу землю, они топтали наши сердца, души, толкая одних на предательство, других — на неблаговидные поступки.

Строгое, аскетическое лицо графини Ростопчиной с несколько рассеянным взглядом появилось перед моим мысленным взором. Я хотел одного: чтобы ее странное поведение нашло какое-нибудь безобидное объяснение и чтобы ни она, ни Федор Васильевич никогда не узнали о моих подозрениях. Представляя себе, что выйдет, если выяснится, что Екатерина Петровна по каким-то непонятным причинам встала на сторону захватчиков, а я окажусь тем самым человеком, кто разоблачит ее и откроет ужасную правду графу Ростопчину, я страстно мечтал ошибиться и сожалел о том, что согласился выполнить поручение его величества. Уж лучше я не поймаю вообще никакого шпиона, чем таковым окажется графиня.

Но в следующую минуту я вспоминал о том, что ради победы над Наполеоном государь император готов принести в жертву Москву. Нет, скорее всего, этого не случится! Ну а если все же случится?! А если случится, значит, я должен сделать все, чтобы жертва оказалась ненапрасной.

— Федор Петрович Ключарев — действительный тайный советник, — продолжал Яков Иванович. — Требовалось высочайшее повеление, чтобы арестовать его. А так как это самоуправство, государь будет недоволен.

Я вспомнил рассказ Вязмитинова о том, что де Санглен снискал доверие императора, поставляя ему девиц, и с уст моих сорвалось поневоле:

— Моя задача поймать шпиона, а не доставить удовольствие его величеству.

Впрочем, Яков Иванович не уловил намека, более того, мои слова возвысили меня в его глазах.

— Должен сказать, мне нравится ваша решимость, ваша готовность идти до конца, не оглядываясь на чины и звания, не думая о последствиях, — сказал он. — К сожалению, фортуна чаще ласкает подхалимов, а истинно порядочному человеку достается лишь гордость от сознания честно исполненного долга.

«Вот счастье-то подвалило — остаться порядочным человеком в глазах де Санглена», — с горьким сарказмом подумал я. Яков Иванович заметил перемену в моем настроении, но истолковал ее по-своему.

— Не стоит расстраиваться из-за того, что обыски у Ключарева и аббата не дали результатов. Теперь мы знаем, что искать нужно в других направлениях. Я уже говорил, что мы должны найти графиню Коссаковскую, — уверен, она и есть тот самый шпион, донесения о котором перехватил генерал Вилсон.

Я испытывал сожаление, почти сострадание к де Санглену и, стараясь не выдать своих чувств, ответил:

— Я буду только рад, если поймаем ее, еще больше порадуюсь, если она окажется тем самым шпионом.

Глава 11

После совещания у де Санглена, я заглянул домой. Дочки прибежали в кабинет и повисли на мне. Я целовал их и думал о том, как побудить Жаклин к отъезду из Москвы, не раскрывая главной тайны.

Жена появилась в дверях и застыла, наблюдая за девочками. Лицо ее было совершенно безмятежно, в глазах — спокойствие. Без причины она не уедет. Раскрыть ей доверенную мне тайну? Все-таки жена — самый близкий, самый родной человек. Но сможет ли, согласится ли она эту тайну хранить? У нее есть подруги, с которыми она связана длительной, нежной дружбой. Жаклин не побежит от опасности, бросив близких на произвол судьбы. Открыть тайну им? Но, в свою очередь, и у тех найдутся родные и близкие, которых они не оставят в беде.

А ведь мало было уговорить Жаклин забрать детей и уехать из Москвы — нужно было как-то убедить ее прихватить с собой все ценные вещи. А заодно и с отчим домом попрощаться, поскольку его наверняка сожгут, чтобы не достался французам. Стоит только заикнуться об этом, и Жаклин, и Мартемьяныч с Натали Георгиевной догадаются обо всем.

Я вспомнил купцов, что бесплатно кормили и снабжали в дорогу ополченцев. Тоже не по-человечески получится, что я посвящен в тайну и один спасу свое добро, а весь остальной народ, может быть, последнее отдаст за победу над французами.

Тут я поймал себя на мысли, что размышляю так, будто оставление Москвы — дело решенное.

— Москва сделалась совершенно неуютной, — промолвил я. — Может быть, стоит тебе и дочкам уехать?

Я говорил по-французски, Жаклин подошла ко мне, обняла мою голову, прижала к себе и ответила на русском языке:

— А может, тебе не стоит идти в действующую армию? Неужели без тебя некому воевать?

Я взял жену за руку, уткнулся губами в ладошку. Хотелось сказать: я уже на войне, а граница проходит через сердца и души. Но вместо этого произнес:

— Мне было бы спокойнее…

— И мне было бы спокойнее, если б ты остался на дипломатической службе, — перебила меня Жаклин. — Но разве ты посчитался со мной? А вдруг с тобой что-то случится, вдруг тебя ранят?! Я хочу быть рядом с тобою: — И немного помолчав, спросила: — Скажи, это скоро случится?

— Скоро ли меня ранят? — пошутил я.

— Очень смешно! — с досадой воскликнула Жаклин. — Скоро ли ты отправишься в армию?

— Дней через десять.

— Десять дней, — произнесла она так, словно пробовала слова на вес. — Еще десять дней!

Аннетт кулачком ударила меня по коленке и с обидой спросила:

— О чем ты говоришь с мамой?

Наши дети русского языка почти не знали.

— Ах, вот вы где! — раздался голос Мартемьяныча. — А у меня к вам есть разговор.

— Ах да! — воскликнула Жаклин. — Сегодня приехал мосье Каню.

— Знаю, видел его, — сказал я. — Небось отсыпается, лежебока.

— Ушел по каким-то своим делам, — сообщил Сергей Михайлович. — А я как раз и хотел поговорить о нем и о Дуняше.