1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— Чем быстрее происходит обмен новостями, тем скорее развивается общество, — отстаивал свою мысль Александр Яковлевич. — Что далеко ходить? Вот сейчас, например, столкнулись две громадные армии, и успех каждой во многом зависит от сообразности действия ее отдельных частей. А они действуют тем согласованней, чем быстрее и лучше налажено сообщение между ними.

Глаза Булгакова горели, увидев во мне благодарного слушателя: он собирался пуститься в изложение своей теории. Но меня занимали совершенно иные планы, и я решил поставить точку в нашем диалоге:

— Уверен, нынешний день займет не последнее место в вашей истории.

— Непременно! — воскликнул Александр Яковлевич и переключился на новую тему. — Кстати, вы уже знаете? Сегодня утром арестовали почт-директора! При задержании его служащие оказали сопротивление, полиции пришлось применить силу.

— Надо же! — покачал я головою.

— Ну, этого мартиниста нужно было давно сослать! Да куда-нибудь подальше, в Пермь, например. — Булгаков был уверен в непогрешимости своего мнения.

— Александр Яковлевич — это не человек, а живая газета, — вставил рифмоплет.

— При моей должности это немудрено, — согласился Булгаков. — Генерал-губернатор диктует мне распоряжения, так что я познаю историю еще до того, как она свершится.

— У вас есть серьезный соперник, — заметил я. — Николай Михайлович Карамзин.

Рифмоплет вновь заговорил стихами:

Так некий зодчий, созидая Огромный, велелепный храм На диво будущим векам, Гордился духом, помышляя

О славе дела своего…

— Браво-браво! — Александр Яковлевич похлопал в ладоши. — Петр Андреевич выдал настоящие стихи!

— Это не я, — признался молодой человек, — это мой родственник… Карамзин…

— Брат по отцу Екатерины Андреевны, — кивнул на рифмоплета Булгаков.

Я отвернулся, надеясь присоединиться к разговору с аббатом. Неожиданно он сам обратился ко мне:

— Я слышал, вы только что прибыли из Англии?

— Да, это так, — подтвердил я. — Я служил в лондонской миссии.

— Пожалуй, единственная польза от войны с Наполеоном, — сказал аббат Сюрюг, — это сближение Англии с Россией.

— Я всегда выступал за дружбу Петербурга и Лондона, — высказал я свое мнение. — Но война — слишком высокая цена. Впрочем, с удовольствием расскажу вам интересные подробности о настроениях англичан.

— Буду весьма признателен, после обеда я в вашем распоряжении, — аббат Сюрюг почтительно кивнул.

Графиня Ростопчина воскликнула:

— Андрей Васильевич, окажите любезность, уступите аббата Андриана мне!

Я не успел ответить, мадам Арнье вновь наступила мне на ногу:

— Не волнуйся, дорогая, я не позволю графу соскучиться.

— Я никуда не спешу после обеда, — сказал я и добавил, обращаясь к аббату: — С удовольствием побеседуем, когда вы освободитесь.

А про себя подумал: не пришлось бы аббату искать меня в укромных местечках, куда непременно затащит меня мадам Арнье.

В гостиную вошел дворецкий и, согнувшись вдвое, что- то прошептал генерал-губернатору. Федор Васильевич рассмеялся и воскликнул:

— Господа, мне доложили, что на пороге стоит какой-то француз с донесением от графа Воленского.

Гости обратили на меня удивленные взгляды.

— Это мой камердинер, — пояснил я. — Я отправил его с письмом неделю назад. С вашего позволения, я его встречу.

— Но прежде, господа, тост, — предложил генерал-губернатор. — За то, чтобы все французы в армии Наполеона отличались такою же точностью и исполнительностью!

Гости пили вино и поглядывали на меня с веселостью и участием, как бы утешая, что мне достался столь нерадивый слуга.

— Степан, — велел Федор Васильевич, — проводи графа в мой кабинет и приведи к нему этого француза!

У мосье Каню едва глаза из орбит не вывалились, когда он увидел меня в приемной генерал-губернатора.

— Барин, сударь, вы опять прилетели-с на воздушном-с шаре-с! — воскликнул он.

— Нет, Жан. Как и ты, я приехал посуху.

— Но как-с такое возможно-с, сударь?!

— Меня подгоняла любовь к России, а тебя к Франции, — ответил я. — Ладно, довольно чесать языками. Ты устал с дороги. Направляйся на Петровку к Мартемьяновым, там тебя ждут. А письмо, которое я просил передать графу Ростопчину, сожги.

— Как скажете-с, сударь, — кивнул мосье Каню.

Дворецкий проводил его, а в кабинет вошел граф Ростопчин со старичком-генералом невысокого роста.

— Право же, как-то это странно, ваше сиятельство, в такое время зарабатывать на продаже оружия, — говорил генерал. — Я уверен, оружие нужно раздавать бесплатно!

— Василий Иванович, вы неправы, совершенно неправы! — возразил граф Ростопчин. — Вы знаете, какой разбой сейчас творится на дорогах! Если мы начнем раздавать оружие бесплатно, то мы вооружим всякую мразь, отребье! Так и до вооруженного бунта недалеко! Лучшего подарка для Наполеона и вообразить невозможно!

— Да уж об этом я не подумал, — сконфуженно произнес старый генерал.

— Так это моя работа — думать о таких вещах, — примирительно сказал граф Ростопчин и указал на меня: — Вы успели познакомиться? Граф Воленский Андрей Васильевич, а Василий Иванович командует кремлевским гарнизоном.

— Брозин, — представился мне старый генерал и тут же сказал: — Простите, я должен идти.

Я поклонился. Граф Ростопчин пожал генералу руку, и тот удалился.

— Что ж, Ключарева, значит, выслали. — Граф вернулся к прежнему разговору.

— Но доказательств, что он именно тот шпион, который мне нужен, не получили, — констатировал я.

Генерал-губернатор сел за стол, приготовившись к беседе, а я думал о том, как бы вернуться поскорее в гостиную; я надеялся, что аббат Сюрюг еще не ушел.

— Я рекомендую тебе обратить внимание на Императорский Московский театр, — сказал граф Ростопчин. — Труппа — сплошь французы, во главе ее — мосье Арман Домерг, по прозвищу Сент-Арман. Аббат Сюрюг утверждает, что все они ненавидят Наполеона и боятся его не меньше русских обывателей. Но кто их знает? Публика исключительно неблагонадежная.