1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

Справившись с болью в боку, он выпрямился и с опаской взглянул на дверь.

— По вашему приказу наводят порядок, — сказал я.

А с улицы вновь послышался голос Олега Николаевича:

— Ты храбрый такой, видите ли! Французов хочешь бить? Так что же ты, мил человек, в ополчение не пошел? А? К генералу Милорадовичу! А? В общем так! Сейчас я уйду, а вы чтобы разошлись немедленно по домам! Кого увижу здесь через минуту, в Сибирь отправлю! Не обижайтесь тогда!

Парасейчук вошел в дом и с порога рявкнул на арестантов:

— А вы! Чтоб сидели тихо и без команды его высокопревосходительства с места не смели двигаться!

Арестанты были больше напуганы, нежели всерьез пострадали. Лишь у нескольких человек появились свежие ссадины и кровоподтеки. Полковник Парасейчук сумел вовремя остановить потасовку и развести враждебные стороны. И теперь он, добровольно приняв роль подчиненного, докладывал обстановку полицеймейстеру Дурасову.

Мне более делать здесь было нечего, и я вышел на улицу. Толпа рассеялась. Несколько смутьянов, желавших, вероятно, в первую очередь самим себе доказать свою смелость, ругали французов и отбившего их борова. Но держались они на таком удалении, чтобы при малейшей угрозе раствориться в ближайших переулках.

Чуть в стороне стояли де Санглен, Ривофиннолли и их помощники. Итальянец спешился и держал лошадь под уздцы. Я направился к ним.

Мимо меня протрусил пес, тот самый, что с завидной настойчивостью прорывался в арестантскую, куда, очевидно, упекли его хозяина.

— Ну что, не повезло тебе, братец, — пожалел я псину и протянул ему руку с открытой ладонью.

Пес, помнивший, как я шуганул его с крыльца, навострил уши, глянул на меня с недоверием, но все-таки потянулся ко мне, обнюхал пустую руку, посмотрел на меня с примирительным недоумением и побежал дальше как-то устраивать свою собачью жизнь.

— Этот ваш полковник! Хорош! — похвалил де Санглен Олега Николаевича.

— Он не мой, его Аракчеев приставил ко мне через Вязмитинова, — сказал я.

— Неважно, — ответил Яков Иванович. — Переманить бы его к нам в Высшую воинскую полицию. Очень дельный офицер, хотя по виду и не скажешь. Такие люди нам более всего и нужны. Что он там застрял?

— Подтирает сопли Дурасову, — усмехнулся я.

— Ладно, оставим их. — де Санглен направился к коляске. — Нужно спешить. Ваш полковник напомнил мне майора Бистрома. Тот служил полицеймейстером в Ковно.

Глава 17

В штабе Высшей воинской полиции я написал письмо его высочеству принцу Георгу Ольденбургскому, а де Санглен проинструктировал майора Бистрома. И тот немедленно отправился в Ярославль.

— Остается ждать новостей от вашего надворного советника, — сказал де Санглен.

— Надеюсь, Косынкин не подведет, — промолвил я.

Потянулись утомительные часы вынужденного ожидания. Мы выслушивали доклады агентов и строили предположения относительно шпиона, обосновавшегося в окружении принца Георга. Однако за отсутствием сколько-ни- будь достоверных зацепок все наши рассуждения оставались пустыми, умозрительными домыслами.

Я высказался в том духе, что жида Менаше нужно допросить с пристрастием, а не терять время на слежку, которая может оказаться бесплодной.

Де Санглен отказал в весьма категоричной форме. Главным доводом послужило то, что сотрудничество Высшей воинской полиции с жидами было столь плодотворным, что Яков Иванович не мог рисковать их доверием даже ради поимки очень важного шпиона.

К нам заглянул полковник Парасейчук. Он рассказал, что арестантов препроводили на барку, а Винцент Ривофиннолли со своими людьми наблюдают за ними, сопровождая судно по берегу.

Де Санглен отнесся к полковнику с большой благосклонностью, тот включился в нашу беседу, и я понадеялся, что утренний конфликт с Олегом Николаевичем исчерпан.

— Если бы не вы, там случилось бы непоправимое, — сказал я. — Воистину, Бог послал вас к нам в трудную минуту.

— Не преувеличивайте, — махнул рукой Парасейчук. — Если бы не я, то кто-нибудь еще. Видите ли, по-другому не бывает, всегда кто-то берется за дело.

— Если бы пьяный сброд сцепился с французами, дошло бы до смертоубийства. Вот и было бы по-другому, — поддержал меня де Санглен.

Олег Николаевич еще раз махнул рукой. Любопытный оказался он субъект, этот полковник Парасейчук. Со мною он держался холодно, но и видом своим, и поступками показывал, что наша размолвка не должна послужить препятствием к исполнению служебного долга.

Вдруг я припомнил, как наш дворовый мужик Сенька пропустил под утро незнакомца к мосье Каню, потому как не знал, что французишка давеча сказал нам «адью».

— Олег Николаевич, вы опросили всех в доме генерал- губернатора по поводу слуги мадам Арнье? — спросил я.

— Из прислуги всех, — ответил полковник. — А с господами беседовал полковник Дурасов.

— А вся ли прислуга была в доме? Может, кто-то был в отлучке? — продолжил я.

— Хм, — полковник Парасейчук пожевал губы. — Вы правы. Виноват, не подумал об этом. Пожалуй, стоит еще раз съездить в Сокольники.

— Вы думаете это что-нибудь даст? — промолвил де Санглен.

— У вас есть еще какие-нибудь зацепки? — парировал я.

— Ищем, — сказал Яков Иванович. — Что-нибудь да найдем.

— А я покамест прокачусь в Сокольники, — заключил полковник Парасейчук.

И ведь он не сомневается в том, что его запросто пропустят и позволят опрашивать челядь, подумал я. Впрочем, он же был порученцем не абы кого, а графа Аракчеева.

* * *

Поступили первые задержанные от Винцента Ривофиннолли. Мои предположения оправдались: оставшиеся на свободе друзья и родственники арестантов бросились встречать барку по ходу ее продвижения по Москва-реке. Они перекликались с задержанными с берега. А потом Ривофиннолли отлавливал их и отправлял на допрос в штаб Высшей воинской полиции.

Несколько часов подряд я и де Санглен беседовали с перепуганной публикой, но ничего дельного ни от кого не добились. То ли среди них наполеоновских агентов не было, то ли они слишком натурально разыгрывали друзей и родственников, убитых горем из-за внезапного ареста близкого человека и помышлявших лишь об одном: поддержать загнанного на барку несчастного и, возможно, в последний раз, хоть издали, с берега повидать его и послать воздушный привет.

Когда поток задержанных иссяк, Яков Иванович сказал: