1914

— То есть отказать?

— Э, нет. Ханжонков — это как госпожа Панафидина. Большой человек, но может стать еще больше. И надо бы с ним заключить договор. Купить его компанию. Не всю, половину. Нам не нужна милость Ханжонкова, нам нужны деловые отношения. Деньги у нас есть, а это будет хорошее вложение. У кинематографа огромное будущее.

— Соглашаться?

— Тоже нет. Торопиться не нужно, пусть прочувствует, что такое барон А. ОТМА.

— Как же поступить?

— Письмо опоздало. Так пусть и ответит твой секретарь. Мол, Её Императорское Высочество выражает сожаление, и тому подобное.

— У меня нет секретаря.

— Придумай. Мисс Марпл, англичанка. Или кто-то ещё, на твой вкус. А потом и в самом деле наймёшь секретаршу. Может, даже двух. Или трёх.

— Скажешь тоже, трёх!

— Наше время дорого. Технические помощники не роскошь, а необходимость.

— Я подумаю, — сказала Анастасия, и на самом деле задумалась.

Интерес Ханжонкова понятен: фильму «Визит британской эскадры» запросили десятки электротеатров, только успевай копировать. Еще и за рубеж пойдет. А ведь только-только и предложили, недели не прошло.

— Посмотрю, как работает художник, — сказал я, и поднялся.

Анастасия пошла со мной. И моряки, как бы сами по себе, но один справа, второй слева, двое позади. Моряки на Штандарте — на подбор. Рослые, статные, французским боксом в часы досуга занимаются. Не все, но те, кто нас сопровождает — обязательно. В здоровом теле — здоровый дух.

Остановился, не доходя трех шагов. Да, море, «Штандарт». Пока это только набросок, но вижу — мастер.

— Мальчик, не мешай, — сказал художник, не оборачиваясь. Видно, тонкий слух.

— Я только посмотреть, — проблеял я. Непривычно же такое отношение.

— Дуракам половину работы не показывают, — ответил Михайло Степанович.

— Понял, понял, понял. Удаляюсь.

И удалился в раздумье.

Тут не наиграно, тут всё чисто. Для постороннего человека я — всего лишь мальчик.

Нужно учитывать. И второе: половину работы чужим не показывать. Ценный совет.

Очень ценный.

Глава 7 Продолжение

4 июля 1914 года, пятница, день и вечер

Цап-царапычи

— Почему ты рано вернулся? Ты плохо себя чувствуешь? — спросила Mama, видя нас на палубе. Меня и Анастасию. Но тревожилась Mama только обо мне. Оно, конечно, из нас двоих больной я, отсюда и тревоги. Но, чувствую, дело в другом: я наследник, Анастасия — нет. Потому Анастасия и хочет в Америку. Уедет, тогда-то все поймут, как без неё плохо, ан поздно.

— Чувствуем мы себя, дорогая Mama, хорошо. А вернулись, потому что тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой.

— Над каким городом? — удивилась Mama

— Это я для гладкости речи. Гроза же будет непременно, потому что комары уж очень злые, никакого терпения не хватает.

— Комары покусали? Обильно?

— Обильно не успели, мы ушли. Могу я посмотреть свежие газеты?

Покамест мы пребывали на острове, пришла вторая почта, с петербургской прессой, и они, газеты, лежали на столе рядом с Анной Александровной, фрейлиной и наперсницей Mama.

— «Газетки» сегодня нет.

— «Новое время», если не возражаете, дорогая Mama, — и, видя, что она колеблется, «Новое время» не входило в круг благопристойного чтения, один Буренин чего стоит, я добавил:

— Мне только посмотреть телеграммы из-за рубежа.

Из-за рубежа ладно, из-за рубежа можно, из-за рубежа плохого не пришлют. Международный телеграф не пропустит.

— Ты ищешь что-то особенное? — всё же спросила она.

— Ультиматум Австрии, — ответил я.

— Ультиматум? Австрии? — удивилась Mama. Мальчик неполных десяти лет может интересоваться полетами аэропланов через Ла-Манш, или автомобильными состязаниями, но политика? Ультиматум?

— Я так думаю… мне снилось. Австрия объявит Сербии ультиматум, а потом начнётся война, — ответил я. Капля камень точит не силой, а частым падением. И пусть присутствует фрейлина, это даже хорошо, если расскажет другим. А она расскажет!

— Не тревожься, какая война, с кем, почему?

— Всех со всеми. России с Германией.

— Нет, нет, солнышко. Никакой войны не будет, особенно с Германией. Я недавно получила письмо от кузена Вилли, очень милое, в нём нет ни малейшего намёка на войну, напротив, он хочет крепить дружбу с Россией, и приглашает его навестить.

— В Германию? На «Штандарте»? — загорелся я.

— На «Штандарте». Papa думает, что будущим летом мы навестим кузена Вилли.

— Будущим летом…

— Это будет торжественный визит, к нему нужно тщательно готовиться.

— Я понимаю, понимаю, — и протянул руку за газетой.

Анна Александровна посмотрела на Mama, увидела позволение, и дала мне «Новое Время».

Я бегло просмотрел раздел иностранных новостей. Никаких сведений об ультиматуме.

История пошла по другому пути? Почему бы и нет? Эффект бабочки, а я всё-таки не бабочка, я целый цесаревич!

Но рано радоваться. Дождусь осени, ужо тогда…

Вернув газету, я вежливо попрощался с Mama и фрейлиной. Набежали тучи, похолодало, и ветер задул слишком свежий. Лето летом, а Балтика Балтикой. Мы с Анастасией пойдём к себе, в тепло и уют.

Mama тоже робинзон, а Анна Александровна у неё вроде Пятницы. Нет у Mama близких подруг её же ранга, императриц. С бабушкой — нам бабушкой, а для неё свекровью — отношения натянуты, с черногорскими принцессами отношения разладились, с золовкой, Ольгой Александровной, и с другими Великими Княгинями, отношения как хорошо остывший чай. Едва тёплые. Причина, думаю, в проведенных годах при дворе королевы Виктории. Плохо быть бедной родственницей. Потом уже и богатая, и знатная, а внутри всё прячется маленькая обиженная девочка.

Анастасия пошла в салон, музицировать. Каждый день по часу играет, считает, что это полезно для кинематографического видения мира. Задаёт темп.

А я отправился в собственные покои.

Барометр показывал на «Великий Дождь». Утром был дождь просто, дождь обыкновенный. Падает давление. Мы, верно, в центре циклона, или рядышком. Как там уровень воды в Неве? В прошлой жизни (а по времени — в будущей) Нева меня нисколько не интересовала, а теперь…

Я устроился в кресле, неспешно взялся за пакет. Плотная коричневая бумага, шпагат, сургуч… Ножницами вскрываю аккуратно, чтобы не сорвалась рука, чтобы не порезаться. Порезы, они разные бывают.