1914

Уж такую он выбрал себе судьбу.

И я опять заснул. Морской воздух, он засыпательный… Ионы брома, йода и прочие — лучше всякой колыбельной.

Гром не мешал, во сне он превращался в звуки пушечных баталий, «Штандарт» перестреливался с пиратской эскадрой Генри Моргана. Как Морган оказался в наших краях? Или, напротив, это «Штандарт» у берегов Ямайки?

Разбудил меня Михайло Васильич, осторожно прикоснувшись к плечу:

— Ваше Императорское Высочество, пора к обеду одеваться!

Да, мы переодеваемся к обеду! Совсем взрослые.

Было темно. Долго же я спал. Но нет, солнце ещё не должно бы зайти. Просто тучи грозовые кругом, низкие, плотные, чёрные. И молнии полыхают за бортом.

А света нет. Отключилось электричество, то ли молния пробила защиту, то ли специально отключили, во избежание. Наш корабль сам громоотвод, мачты-то какие! Молнии попадают в мачту, и через корпус уходят в море. Теоретически — абсолютно безопасно. Но Mama всё равно пугается. Да и я тоже.

Михайло Васильич зажег морской фонарь, то бишь керосиновую лампу, устойчивую к качке.

— Дело пахнет керосином, сказал капитан Витема, уходя в туман, — пробормотал я.

«Тайна двух океанов» лежала на столике и пахла теперь морем, а не краской. Нет, совсем краска не выветрилась, но моря — больше. И нотка керосина.

Что ж, можно и переодеться. Есть во что. Одежду, — и какую одежду! — мне постоянно дарят подшефные, носи, цесаревич, на здоровье. Я выбрал форму первого Оренбургского казачьего полка. И сидит ловко, и я в ней первый парень на «Штандарте».

Казак на яхте? Почему бы нет, казаки испокон веков лихо ходили по морям, по волнам. Их суденышки, «чайки», были грозой купеческих судов, от «чаек» и родилось слово «шайка».

— Мы раз-бобо-бобойники, разбойники, разбойники, пиф-паф, и вы покойники, покойники, покойники, — пел я, оглядывая себя в зеркале.

Михайло Васильич стойко переносил мои вокальные упражнения. Знаю, знаю, голос у меня противный, не чудо-мальчик, не Петербургский Соловей. Но я же не на сцене. Если хочется — отчего бы и не петь?

— У вас семь минут, Ваше Императорское Высочество, — сказал Михайло Васильич. Воспитывает во мне пунктуальность и педантичность.

— Этого достаточно, Михайло Васильич, — и я щелкнул крышкой своих часов.

Часы у меня простые, пятирублевые. Стальной корпус. Часы идут точно, независимо от материала, так чего зря тратиться? Для Михайло Васильича шик в золотых часах, а для цесаревича — в обыкновенных, стальных. Да и практично это: захочу я, к примеру, одарить кого-нибудь на память, достану часы, свои, великокняжеские, или даже императорские — на, служивый, держи и помни! Не злато дорого, дорого моё внимание. Mama моя идея очень понравилась. Ей вообще нравится, что мы, я и сёстры, сами обеспечиваем собственные прихоти, и даже более того. Литературный труд царственным особам не в укор: Екатерина Великая сочиняла, Фридрих, опять же Великий, сочинял, ну, и мы не робеем. У нас-то читателей ещё и побольше, чем у матушки Екатерины.

И после обеда, когда мы собрались в гостиной Papa, он собирался почитать нам любимого Гоголя, я перехватил ход:

— Любезные Papa и Mama, барон А. ОТМА имеет честь представить свое новое сочинение — графический роман «Тайна двух океанов», — и раздал каждому по брошюрке.

Papa полистал — сначала из вежливости, потом с интересом, а потом, переменив планы, начал читать наш роман. Он читает, а мы разглядываем иллюстрации. Их много, иллюстраций, есть на что посмотреть.

— Продолжение следует, — прочитал Papa последнюю строчку и посмотрел на меня. — И когда же прикажешь ждать?

Видно было, что «Тайна…» захватила его. Он любит приключенческие романы. Гоголя любит, Пушкина любит — он их тоже считает мастерами острого сюжета. Один «Вий» чего стоит! А «Гробовщик»? А «Выстрел»? А «Дубровский»? А вершина, «Капитанская дочка»?

— Ждать, любезный Papa, до августа. В начале августа выйдет следующая книжка. Раз в месяц — чтобы и пресыщения не было, и не забыли, что в предыдущем выпуске происходило. А до августа будут допечатки первой книжки, чтобы всем хватило.

— Мне докладывали, что «Непоседа в Городе Солнца» читают в Париже и Лондоне, — сказал Papa.

— Читают, — вздохнул я.

— Ты не выглядишь счастливым, Алексей, а ведь это известность — твои книги читают за границей, переводят на иностранные языки.

— Позвольте уточнить, любезный Papa, книжки не мои, а барона А. ОТМА. Моего мёда там капля есть, не отрицаю, но трудились все. Малышку Запятую придумала Анастасия, к примеру.

— Тем лучше, тем лучше. Это же хорошо!

— Хорошо-то хорошо, любезный Papa, да ничего хорошего.

— Объясни, сделай милость.

— Россия не подписала Бернскую конвенцию, и потому наши книги не попадают под защиту произведений. Попросту, любезный Papa, их и переводят, и публикуют без нашего ведома. Без спроса. И гонораров нам не платят. На нашей работе наживаются французские и британские торгаши, а дальше, глядишь, и другие подтянутся — германцы, американцы и прочие шведы.

— Тебе денег не хватает?

— Деньги, заработанные собственными трудами, они такие… особенные. Это первое. А второе — ведь не у одного барона А. ОТМА крадут. Многие писатели не получают содержания от казны, живут заработком. И каждый неполученный франк, фунт или марка им очень бы и очень пригодились, ан нет! Они, торгаши, цап-царап, и тискают романы бесплатно.

— Да, — нахмурился Papa, — и в самом деле непорядок. Но ведь и наши издатели публикуют зарубежных авторов без гонораров!

— Что ж хорошего? Конечно, книгопродавцем выгоднее издавать Конан-Дойля или Кориела задаром, чем платить своим, русским авторам. Мне рассказывали: Кориела и прочих Ников Картеров переводят гимназисты по двадцати пяти копеек за страницу. Выпуск в сорок страниц — десять рублей, вот и все затраты. Переводы, понятно, ужасные, но чего ждать за двадцать пять копеек? А в результате читательский вкус портится, гимназисты привыкают к небрежной работе, иностранные авторы считают всех русских цап-царапычами — и нас тоже, любезный Papa, и нас тоже! В выгоде одни книгопродавцы, да и то лишь до поры. Воровство на длинной дистанции проигрывает. Своими трудами жить надёжнее. И почётнее.

— Да, тут нужно крепко подумать, — сказал Papa.

И тут прибыл дежурный, лейтенант Аксель:

— Ваше Императорское Величество, срочное послание из министерства! — и передал конверт.

Понятно, что срочное, раз побеспокоили в неурочный час, такого на моей памяти еще не бывало.

Кто, какое министерство стоит за посланием? Papa-то знает.

Он вскрыл конверт, достал лист бумаги, прочитал. Не вслух, нет.

Потом посмотрел на нас. На меня, на Mama, опять на меня.

— Австрия предъявила Сербии ультиматум, — сказал он тихо-тихо.