1977
Шрифт:
– Прости, что в подъезде. Просто родители дома. Будут вопросы. Они у меня такие. С ними трудно все, – пролепетала Аня, оправдываясь.
– Понимаю. Я не в обиде.
Помолчали. Аня жила между взглядом мне в глаза и в окно. Я же смотрел на нее в упор. Медленно растворялся в ней. До чего же она красива!
– Сереж, он тебя ищет.
– Кто?
– Валентин.
– Ну и пусть. Забудь.
– Нет, Сереж! Все серьезно. У него связи. Его отец… он влиятельный. Я боюсь за тебя.
– И что он мне сделает?
В ответ Аня лишь пожала плечами.
– Что-нибудь плохое.
– Разберусь. Не думай об
Хлопнула подъездная дверь. Аня вздрогнула и прошептала со страхом в голосе:
– Ой, кажется, отец!
– Отец?
– Мама его отправила в магазин. Не думала, что он так быстро… Пойдем наверх?
Но мы не успели даже тронуться с места. Отец поднялся на наш этаж быстро, поднимался он через одну ступеньку. В отличной физической форме. Даже не запыхался.
Немая сценка у окна: я смотрел на него, он на меня, Аня куда-то в сторону, щеки у нее горели. У него аккуратная стрижка, волосы на бок, черные усы, начисто выбрит. Взгляд – добрый, умный, изучающий, внимательный… Лицо самое обычное. Даже не скажешь, что он работает в милиции. На нем простая черная куртка на пуговицах, брюки и неброские туфли, синяя шапка с белой надписью «ДИНАМО». В руке авоська с продуктами и бутылкой водки.
– С Наступающим, молодежь! – сказал отец, улыбнувшись чему-то.
– И вас с наступающим. Счастья и добра в Новом году, – проговорил я, что первое пришло в голову.
– Вы тот самый друг по курсу? Голос просто знакомый.
И память у него отменная. Один раз поговорили, а запомнил.
– Да. Это я звонил, – ответил я.
– Николай, – протянул мне руку. Его взгляд прямой, мне в глаза.
– Сергей.
Рукопожатие. Его рука приятная. Сухая и твердая. Я тоже смотрю на него прямо. Не прячу взгляда, мне скрывать нечего. Ну, кроме того, что я бежал от патруля, начистил морду сыну секретаря горкома и собираюсь скупать золото в промышленных масштабах, вбрасывая в экономику СССР лишние деньги. Конечно мелочь эта сумма для мощной экономики СССР, но все же факт остается фактом. Можно считать, что веду подрывную экономическую деятельность.
– Пошли в дом. Добро пожаловать к столу.
– Он уже уходит, пап, – сказала Аня едва слышно.
– Да, уже, – подтверждаю.
– На пять минут. Мать как раз стол накрыла. Мы же в четыре собирались садиться? Старый новый год проводить.
Аня кивнула.
Что? В четыре? Зачем тогда она согласилась на это время?
Я колебался с ответом. Аня – тоже. Николай взял все в свои руки.
– Пошли, пошли. Я не кусаюсь.
И потянул меня за локоть за собой. Напоследок я бросил взгляд на Аню, сложил губами: «В четыре?». В ответ она пожала плечами. Взгляд виноватый.
Миг и я уже в прихожей. Снял пальто, повесил на вешалку. Николай ушел на кухню. Мать гремела тарелками в гостиной. Аня провернула замок.
– Я мог прийти раньше. В четыре за стол? – прошептал я ей.
– Прости. Они решили сесть в четыре после твоего звонка, – шепотом ответила Аня.
Вот дела.
Я снял ботинки, прокручивая в голове, как сложится дальше этот день. Что будет за столом? Допрос? Или непринужденная беседа? Ведь Николай чует, что я никакой не однокурсник. Он чует, что я мог быть парнем Ани. И хочет узнать меня поближе. Прощупать своим внутренним милицейским сканером. Попал, так попал. Остается только
надеяться, что он не видел на меня ориентировку за то разбитое окно в котельной. А что если видел? Что если это ловушка? Что если за мной приедет патруль? Разувшись, я поправил костюм, и Аня едва коснувшись пальцами моей руки, повела в гостиную, обращаясь на ходу к матери:– Ма, у нас гость. Мой друг.
Глава 16
Гостиная.
Воздух здесь был тяжелым, пропитанным запахом еды, старого дерева и чего-то неуловимого – может, прошлого, может, чужих воспоминаний. В центре комнаты на ковре стоял накрытый белой скатертью стол, похожий на корабль, готовый отправиться в плавание по волнам праздничного застолья. Уже сервирован, все на своих местах.
Над столом висела люстра с висюльками. В темноте, они, наверное, дрожали, отбрасывая призрачные блики на стены. Почти такая же люстра висела в ювелирном магазине. Только там она была огромной, а здесь – уменьшенная копия, но эффект тот же.
У стены громоздился шкаф с посудой. Через стекло блестел аккуратно расставленный сервиз, как в музее, где вещи стоят не для пользования, а просто чтобы быть. Рядом окно с белыми занавесками, два кресла и журнальный столик. А у другой стены – школьное пианино, молчаливое, почти забытое. Около него книжный шкаф.
Телевизора не было. На зато был радиоприемник. Огромный, такой же, как у моей бабушки. Эти штуки будто бы дышали – теплым ламповым звуком, гулкими голосами дикторов, легким потрескиванием эфира. Большой, тяжелый, размером почти с комод. Он словно следил за тобой, даже будучи выключенным.
В углу елка, украшенная игрушками и серебряным дождем. Свет от люстры отражался в стеклах шаров.
– Сергей, – представила меня Аня перед матерью.
– Здравствуйте. С наступающим вас, – сказал я.
Аня была похожа на нее. Черты лица, взгляд, даже манера держаться. Мать при полном параде: серое платье, тщательно уложенные волосы, аккуратный макияж – все, как надо.
– И вас с наступающим, – ответила она. Голос ровный, нейтральный, но в нем была легкая нотка чего-то…чего? Недоверия?
Мать поставила на стол большую тарелку с оливье, но тут же начала нервно поправлять вилки и тарелки. Они и так были на местах.
Может, это просто привычка.
А может, что-то другое.
– Анна, принеси с кухни селедку под шубой, – сказала она. В голосе слышалась еле уловимая нотка строгости, та самая, что не требует повторений.
Аня ушла, и мы остались одни.
Тишина повисла в комнате, плотная, как декабрьский снег за окном. Я ощущал себя чертовски не в своей тарелке. Будто вторгся в чужой мир, в который меня не приглашали. Не знал, куда себя деть, чем занять руки, куда смотреть.
Нашелся.
Подошел к книжному шкафу и стал бегло скользить взглядом по корешкам книг. Книги – это безопасно. Книги не задают вопросов.
И тут меня как током прошибло. Мое кольцо! Одним движением я снял его с пальца и спрятал в карман.
– Не стесняйся, Сергей, присаживайся за стол. Все свои, – сказала мать, аккуратно раскладывая салфетки.
Я сел, но не в главе стола. Так, на краешек табурета, словно в любой момент был готов сорваться и исчезнуть.
– У вас много книг, – произнес я. Просто чтобы что-то сказать.