20 лет
Шрифт:
– Нет, я не голодная.
Умывшись в ванной, я заглянула к Кирюшке, застав его, как обычно, за компьютером, поздоровалась и прошла в свою комнату. Стянула с себя джинсы, голубую футболку, надела домашние шорты, майку. Нашла в коробке со старым хламом кассетный плеер и до утра провалялась в постели, слушая Крылья "Наутилус Помпилус". Слёз уже не было, наверное, всё, что можно было выплакать в тот день, я выплакала. Распухшие глаза болели, в висках стучало, но уснуть той ночью мне не удалось. Ощущала себя опустошённым сосудом. Истлевшим куском дерьма. Всё, чего хотелось, - забыться. Раствориться в пространстве, почувствовать себя невесомостью. Чем-то далёким от понимания своей жизни. От понимания себя. Я хотела убежать, но возможностей не было.
Утром, спустя несколько дней, перед тем, как уйти
– Готова?
– Готова, - кивнула я, поднявшись с дивана.
– После обеда поеду.
– Деньги на холодильнике, перекуси чем-нибудь перед отъездом. Когда а то там ещё поешь.
– Ладно.
– Ну всё, тогда до завтра? Удачи тебе, - добавила она и, чуть помявшись, ласково обняла меня.
– Всё будет хорошо, не переживай. Помни, что от этого экзамена многое зависит. Вспомни, какой тяжёлый был этот год. Как ты упорно, старательно шла к своей цели. Сколько ночей не спала, сколько денег мы отдали репетиторам. Искренне хочу, дочь, чтоб всё это оправдалось. Верь в свои способности, и всё получится.
– Спасибо за поддержку, мам.
С написанными на лице сомнениями она покинула комнату. Мама беспокоилась о моём будущем. Когда я в начале одиннадцатого класса заявила, что хочу попробовать поступить в московский Литературный институт имени Горького, мама длительное время не комментировала это заявление. Она знала, что я пишу время от времени и с книжками с детства не расставалась, но лично с моим творчеством не была знакома. То ли её это мало интересовало, то ли она считала это занятие несерьёзной забавой, то ли смелости не находилось на то, чтобы подойти ко мне и попросить дать почитать что-то из написанного. Не знаю. Но когда однажды за ужином она выпалила: "Кир, надо пробовать. Если ты хочешь этого, я поддержу тебя", я с удивлением осознала, что мы не так уж с ней далеки друг от друга. На протяжении всего года я жила надеждами на эту казавшуюся осуществимой мечту. Я знала, что мои работы не самые плохие, причем вполне неплохо владела и русским языком, и литературой, плюс ко всему моральная родительская поддержка - я искренне верила, что с окончанием школы события в моей жизни резко сменят позиции. Москва как город не привлекал меня, однако то было не важно, важно место, о котором я грезила, творческие люди, возможности. А самое главное - я жаждала просто сбежать из дома, уйти из семьи, другими словами. Перестать видеть отчима, ловить на себе его пристальный, ненавистный взгляд, слышать постоянные упрёки и оскорбления.
Жила этим миражом. С воодушевлением ждала лета, выпускного, поступления. И отчим, несомненно, тоже этого ждал. Надеялся, что я уеду, а он вздохнёт с облегчением, освободив домашнее пространство от чужого, постороннего человека. Как писал Кафка в одном из писем к Фелиции: "По сути, согласие в семье нарушается только мною, причём год от года всё более злостно" - именно так было и в нашей семье. Я являлась зерном большинства конфликтов. Ненамеренно, конечно, так выходило. Отчим срывал на мне гнев, цеплялся к незначительным вещам, выставляя меня в далеко не радужном свете, и мама с Кириллом, разумеется, оказывались втянутыми в эти скандалы. В детстве меня обижало, что самый близкий по сути мне человек никогда не вступался за меня, позже, когда мама стала замечать неправоту мужа, напротив, я уже просила её не вмешиваться, поскольку то лишь усугубляло положение дел, обостряло неприязнь и агрессию отчима по отношению ко мне. И так она металась из стороны в сторону, не зная, чью позицию принять. Кирилл же и вовсе закрывался в комнате, в слезах затыкал уши. Однажды он попытался встать на мою защиту, за что получил от папаши незаслуженную порку ремнём.
Понятно, что продолжаться так не могло. И мама, что говорить, тоже ждала моего переселения. Она любила меня, но видела, как все мы мучились, барахтаясь в этом тигеле, единственным выходом из которого было моё поступление в вуз другого города. Именно поэтому эмоционально переживала мой пропуск второго вступительного экзамена. Мама понимала, что если я останусь дома ещё на четыре года, что-то произойдёт. Кульминация не минуема в любом конфликте, а наш был настолько назревшим, что стоило кинуть спичку, как всё обещало сгореть, оставив лишь угли да пепел, я тоже осознавала это. Однако судьба сыграла шутку.
После двухчасовой дороги на автобусе, к вечеру я приехала в Москву. Добралась до Тверского бульвара, забежала в магазин, купив вишнёвый йогурт
и яблоко, а ночь провела в бюджетной гостинице. Всё ещё пребывала в потерянном состоянии после похорон, но, вопреки всем и всему, в силах своих была уверена. Творческий экзамен пугал менее экзамена по русскому языку, менее экзамена по литературе. Ещё тогда, когда я только надумала поступать в это место, ознакомившись на сайтах и пабликах социальных сетей с информацией об институте, узнала, что творческий этюд - это полнейшая возможность абитуриента выразить себя, ничем не ограниченно проявить писательские способности. Поступающим предоставлялось в среднем около пятнадцати тем, ты выбираешь ту, что тебе ближе, и, применяя имеющуюся эрудицию, воображение, литературные умения, приступаешь к действию. Что страшного? Да ничего абсолютно. Если бы не одно "но" - нельзя быть настолько наивной и самонадеянной, какой оказалась я.Из предложенных тем я выбрала тему "Современный Раскольников", так как обожала творчество Достоевского, а "Преступление и наказание" перечитывала не единожды, но в противовес ожиданиям, экзамен завалила. Почему? Наверно, потому, что не для меня, было это заведение. На протяжении всех часов, выделенных на написание, я извела стопку черновиков, долго не могла сформировать подходящее вступление, путалась в мыслях, то и дело возвращалась к воспоминаниям об отце, не могла сосредоточиться, писала, тут же зачёркивала, понимая, какая это всё ересь, смотрела на увлечённых парней и девушек, ловила себя на том, что лучшим решением будет подняться, сдать пустую работу и с позором уйти, но, несмотря на совершенное отчаяние, с трудом выжала из себя короткий текст, заранее зная, что получу мизерные баллы, сдала работу и с чувством провала покинула институт. Приезжать на творческое собеседование, которое также считалось последним важным этапом экзаменов, смысла не было.
До вечера бродила по городу, осознавая, что учиться мне в Москве не суждено, думала, как быть дальше, понимала, каким счастьем обрушится эта новость на домашних, но что делать? Ждать ещё год, нигде не учась, а после повторить попытку? Такой вариант отпадал сразу. Путь, который открывался - филиал Гуманитарной академии в родном городе, куда я подавала в июне документы на факультет социологии - так, на всякий случай, только вот случай оказался не "всякий". Ничего другого конкретно на тот момент в том положении, в каком я находилась, не оставалось. Понадеявшись на Литинститут, не думала всерьёз ни о каком другом нормальном вузе, а надо было. Надо было понимать, что не способны твои мечты разом начать сбываться, когда на протяжении всей жизни терпели крушение. Не бывает так. Да и кто ты вообще такая? Обычная девушка, начитавшаяся книжек и вдруг решившая, что тоже может писать. Для себя, может, и можешь, но единственную возможность, где ты могла доказать это людям, ты попросту просрала.
Маму моя новость подкосила. Она списывала вину на отца, в крике бросала, что если б он не удавился в день перед экзаменом, всё сложилось бы иначе. Что именно из-за него я не сумела взять себя в руки, собраться с мыслями и достойно написать работу, твердила, что он все прожитые годы портил нам существование и даже смертью своей его испоганил. После наступила стадия уговоров поехать учиться за деньги.
– Почему ты так легко отказываешься от мечты? Весь год шла к этому. Не на тебе будет висеть оплата, на мне.
– Поэтому я и ни за что не поеду, мам. Зачем? Чтоб вы меня потом всю жизнь попрекали этими деньгами? Нет уж, спасибо. Я хотела своими силами поступить, понимаешь? Своими, не за сто - сто пятьдесят тысяч. Если не получилось так, то никак не надо. Я не хочу купленного диплома.
– А тут в местной академии он будет не купленным? У тебя платная специальность, внебюджет тоже.
– Внебюджет, но здесь цена приемлемая. Будь моя воля, я бы и тут не стала учиться, но разве ты позволишь?
– Год болтаться, нигде не учась? Как любая нормальная мать, конечно, нет.
– Ну и вот. Можете выгнать меня, можете посадить в машину и увезти, но сама я в Москву не поеду.
– А живя тут, ты не будешь от нас зависеть?
– Не настолько.
– С тобой невозможно разговаривать. Дело твоё, конечно, я не спорю. Твоя жизнь, ты в праве поступать так, как хочешь, но потом не ной мне, не жалуйся. Не говори, как тебе тут всё насточертело, как мы тебя достали.
– Если я так и говорила, то ты знаешь, кому конкретно адресовывались эти слова. Тебя и Кирилла это никак не касается.