2012

Он принял меры к сокрытию трупов, после чего задумался, что делать дальше? И пришел к выводу, что делать не надо ничего. Какая разница, где ожидать судьбу? До города была неделя пешего хода, если не замерзнешь по дороге, а в городе у него не было ничего - ни денег, ни средств к существованию. Какая разница, где издыхать от голода - на улице или в лесу? Война ничего не изменила в его жизни - он всегда находился в состоянии войны со всем миром. А замок как был, так и продолжал оставаться оптимальной базой для выживания - идти все равно было некуда.

Потому он сидел и пил коньяк - пока еще был коньяк, решив продолжить жизнь партизана - усталый интеллигент с пистолетом в кармане, пишущий книгу в горной глуши, присматривая за дочкой, которая иногда загрызает насмерть живых людей.

Бранка пошевелилась и села на диване. Большую часть дня они провели хлопотно, сжигая униформу рейнджеров, закапывая трупы подальше от своего логова и устраивая в доме тайник для оружия. Теперь он первые прямо взглянул ей в глаза. Глаза снова стали зелеными, а кровь с губ она уже смыла или слизала, но алыми продолжали оставаться губы и мраморно-белым было ее античное лицо, и золотом светилась голова - насколько же паршив был этот мир, если такие девки превращаются в диких животных? Она улыбнулась, зубы блеснули в алом рту.

– Ты часто пьешь один?

– Почти всегда.

– Ты похож на моего отца, только красивее. Но ты так же, как и он, бреешься один раз в неделю, да?

– Иногда и реже.

– Ты исколешь мне всю грудь своей щетиной, - она посмотрела ему в глаза таким же наглым, блядским взглядом, который он уже видел.

– Так же, как твой отец?
– спросил он.

– Да.

– Я не собираюсь тереться о твою грудь.

– А обо что ты собираешься тереться?
– с этими словами она широко раздвинула колени и провела рукой между ног.

– Ты вызываешь у меня отвращение, - сказал он вдруг и с огромным удивлением, почти с ужасом увидел, что ее глаза наполняются слезами.

Она резко встала и, пройдя к газовой плите, занялась приготовлением кофе. А он посидел еще некоторое время, отвернувшись к огню в камине, затем зажег свечи и взялся, было, за книгу, но вскоре отложил ее в сторону - текст перестал быть озорным и относительно удобочитаемым, перейдя в очень невразумительное техническое руководство по “кроветворению”.

Он закурил сигарету и задумался, откинувшись в кресле. По здравому рассуждению следовало предположить, что дилетантские попытки нацистов, равно как и всех иных ревнителей “чистоты крови”, уходили своими корнями в очень глубокое прошлое. А раз так, то повторяясь из века в век, они не могли не дать какого-то опыта - позитивного или негативного. Позитива, очевидно, не наблюдалось. Очевидно. Но, таким же очевидным было и то, что позитивный опыт, получаемый в ходе борьбы за доминантность, если он был, то обязан был быть секретным. А негативный - очевидным. В целях сохранения секретности. Умный человек прячет лист в лесу. Вырастив из зерна всеобщего равенства пышное древо демократии, можно было не только надежно упрятать лист, но и весьма удобно устроиться на ветвях самого древа.

Он тихо рассмеялся. О, как притягательны, словно расковыривать болячку, были эти рассуждения о всемирном заговоре - жидов, масонов, гомосексуалистов, коммунистов и олигархов! А самая сладостность момента содержалась в том, что ни жиды, ни масоны, ни гомосексуалисты, ни коммунисты, ни олигархи никогда не отрицали наличия заговора, но всегда перенаправляли его вектор в сторону соседа по ветке. Воистину, в этом древе можно было спрятать хоть Дьявола - под презрительный смех над его существованием.

– Бранка, - сказал он, - ты веришь в Бога?

– Да, - ответила она после некоторого молчания.

“Вот, - подумал он, внутренне усмехнувшись, - она верит в Бога”.

Каким образом среднестатистический человек может не видеть прутьев клетки, в которой его содержат, как курицу? Он верит в Демократию, которая состоит из множества таких же, как он, а потому - не оставляет места для маневра злоумышляющим на Демократию. Прутья клетки он полагает столпами Демократии и не видит за ними лиц тех, кто прикидывает, а достаточно ли он нагулял жиру? Каким образом здравомыслящий человек может полагать, что такое существо, как Бранка и такое существо, как мать Тереза могут сосуществовать на планете - в рамках одного вида? Или что Будда и президент Буш - оба люди? Ни один научно достоверный факт из всего спектра наук о человеке не позволяет утверждать, что систематическое, практикуемое вопреки всем законам природы взаимоумерщвление внутри рода человеческого не имеет под собой никакого биологического основания. Ни один научно достоверный факт не позволяет утверждать, что дивергенция человеческих видов закончилась, или что ее никогда не было, или что она не могла практиковаться целенаправленно. Ничего, кроме слепой веры, не стоит за слепой верой в однородность человечества. Ты веришь в Бога, Бранка? В чьего Бога ты веришь, Бранка? Христианство, присвоив себе иудаизм, изъяло из него главное - постулат о неравенстве людей перед Богом, заменив его прямо противоположным. Иегова есть Бог Израиля - и никого больше. Израиль есть народ избранный - и никакой другой. Такая вера делает народ сильным. А слабый Бог сделал из Европы манную кашу для беззубых, но длинноруких мира сего. От веры в равенство всех перед Богом до Демократии - один шаг, и Европа сделала этот шаг, опередив четыре пятых человечества на пути в теплый хлев. Азия, колыбель сильных рас, сохранившая первородство, не приняла от “золотого миллиарда” ни чечевичной похлебки христианства, ни сребреников демократии, а потому и сегодня любой нищий кули считает себя выше белого варвара - и правильно делает.

Андрей усмехнулся, взглянув на эсэсовское кольцо на своем пальце - похоже, эта штука далеко завела извилистую нить его мысли. Он попытался дать ей новое направление, покрутив настройку приемника, но не услышал ничего, кроме треска и полез в спальный мешок, оставив Бранку бодрствовать над чашкой кофе, созерцая огонь оплывающей свечи.

Глава 18

Наутро его разбудил сигнал радиотелефона.

– Алло!

– Здорово, Андрей. Как дела?

– Нормально. А у вас как?

– Не знаю. Говорят, войска НАТО входят в страну.

– Кто говорит?

– Друзья есть на таможне. Телевизор молчит. Фигню всякую показывают.

– А кто их звал?

– Говорят, Рада позвала.

– И что они делают?

– Идут себе потихоньку, машины танками раздвигают. Говорят, уже спалили пару штук.

– И что?

– Что – “что”?

– Ну, никто не сопротивляется?

– А кто будет сопротивляться? У меня есть сведения, что в городе уже печатают газеты с приветствиями. Они же здесь будут, может, уже этой ночью.

– Говно это все, Данила. Война будет.

– Будет, Андрюха.

– А что Россия?

– Не могу поймать Россию, и никто не может, тарелка не берет.

– А Польша? Венгрия? Австрия?

– Молчат, суки. Музычку передают, как, вроде, ничего и не происходит.

– Что делать будем?

– Мы? Ничего. Они на Киев идут, надо полагать, и дальше - на Восток. У нас есть шанс отсидеться по-тихому.

– Нет у нас такого шанса. Россия вступит. А сюда полезут поляки и румыны.

– Поляки уже полезли. На натовских машинах - польские гербы. Хреново это, лучше бы - американцы или немцы хотя бы.

– Лучше бы они все сдохли.

– Полностью согласен. Но нам-то как-то жить надо. У тебя с провизией все нормально?

– Есть пока.

– Ну, значится так. Я выжду несколько дней, сейчас опасно рыпаться, сам понимаешь, да и ты не рыпайся, а то подстрелят где-нибудь. А когда более-менее устаканится, они начнут давать какие-нибудь аусвайсы. Тогда я приеду, привезу тебе моральную поддержку. Но это - если дороги будут нормальные, ты же понимаешь?

– Понимаю.

– Ты телефон не забывай подпитывать. Пока есть связь - все нормально. Мобильную они уже вырубили, ты знаешь?

– Догадываюсь.

– Ну, пока, держись там.

– Будь здоров.

Бранка уже проснулась и, приготавливая кофе, слышала разговор.

– Что, война началась?
– буднично спросила она.

– Началась.

– Это хорошо. А я думала, чем заработать на кусок хлеба. Теперь думать не надо. Теперь мы сами все возьмем.

– У кого?

– У НАТО. У них все есть - консервы, водка, патроны. У них есть даже героин в аптечках и амфетамин - у каждого солдата.

– Если мы будем грабить на дорогах, нас быстро вычислят и пристукнут.