6:0 в пользу жизни

— А если я к тому времени уйду из депутатов, или стану депутатом Государственной Думы и буду крайне занят в столице или, например, заболею, тьфу-тьфу, конечно?

— Если ты физически не сможешь сделать то, о чем мы сейчас договариваемся, то ты ничем покойному, тьфу ты, черт, Хорькову, — поправился Пайкин, — не будешь обязан. Если же сможешь, то придешь и получишь оставшуюся часть вознаграждения.

— А сегодняшние деньги мне не придется возвращать?

— Деньги тебе не придется возвращать ни в каком случае. Деньги эти твои навечно.

— Деньги навечно, это ты хорошо сказал, — ухмыльнулся Варганов, убирая пухлый конверт во внутренний карман пиджака.

— Давайте мы лучше с вами здесь переговорим, — сказал Иван Алексеевич, открывая дверь в небольшой зал, центральную часть которого занимал большой овальный стол. — Тема мне показалась деликатной, поэтому нам лучше и спокойнее здесь пообщаться, — продолжил он, сев на одно из кресел, стоявших около стола и предложив Эдуарду Савельевичу сделать то же самое. — Так объясните мне, пожалуйста, еще раз, чего вы от меня хотите?

— Я прошу вас выступить на гражданской панихиде и сказать несколько слов об усопшем: Хорькове Владимире Степановиче.

— Так разве он умер?

— Нет, не умер. Он жив и, может быть, еще нас с вами переживет, — ответил Пайкин.

— То есть, выступать на панихиде мне пока не надо?

— Пока не надо.

— Но вы хотите, чтобы я сейчас взял на себя это обязательство? — немного задумчиво спросил Иван Алексеевич и посмотрел в окно, где над крышами близлежащих домов в весеннем небе сверкал золотом шпиль дворца, в котором некогда с согласия любимого внука великой императрицы был убит ее нелюбимый сын.

— Именно так. Я хочу, чтобы вы взяли на себя это обязательство.

Иван Алексеевич взял из стопки, лежащей на краю стола, маленький квадратный листок бумаги и написал на нем два числа.

— Вот это, — он показал карандашом на верхнее число, — сейчас. А это, — Иван Алексеевич показал на второе число, — потом. Да, и еще… — он поставил над числами значок «евро», после чего вопросительно посмотрел на Пайкина.

— Можно я подумаю, — сказал Эдуард Савельевич и протянул руку за листком.

— Подумайте — ответил Иван Алексеевич, но листок не отдал, а, изорвав его в мелкие клочки, выбросил в урну.

Проделав эти манипуляции, Иван Алексеевич добавил:

— Думаю, что из членов правительства города моего уровня вы вряд ли кого-нибудь найдете, кто бы заинтересовался этим предложением. Так что мои условия — это вполне по-божески, да и то только потому, что я не первый день вас знаю.

— Поскольку я тоже не первый день вас знаю, будем считать, что договорились.

Ну и добро, — одобрительно кивнул Иван Алексеевич.

— Эдик, я не пойду об этом разговаривать с товарищем генералом. Да и тебе не советую, — полковник Белов закурил сигарету и посмотрел в окно.

Только что прошел весенний дождь и свежий балтийский ветер гнал по небу белые барашки облаков. Белов повернулся к Пайкину и пояснил:

— Я по определению не могу с ним такие разговоры вести, субординация не позволяет, — продолжил Белов свою мысль.

— Так, может быть, мне самому с ним эту тему перетереть?

— Ты, конечно, можешь с ним сам пообщаться, я даже могу поспособствовать вашей встрече, но не думаю, что товарищ генерал хотя бы сделает вид, что он тебя понял.

— Почему, — не понял Пайкин своего собеседника.

— А потому, что обыскивать он тебя перед встречей не станет, а уверенность в том, что ты все это пишешь и будешь писать на диктофон есть и у меня, и у товарища генерала.

Эдуард Савельевич заерзал на стуле и, как ему показалось, незаметно, левым предплечьем потрогал диктофон во внутреннем кармане пиджака.

Белов опытным взглядом заметил движение руки Пайкина и усмехнулся.

— А зачем мне записывать наши разговоры, — попробовал выкрутиться Эдуард Савельевич.

— Это же элементарно, дорогой Ватсон Савельевич, — добродушно изрек Белов, — твой Хорьков ведь за передаваемое им бабло с тебя отчет попросит. Расписок ты не берешь, да и кто их тебе даст? Вот и остается единственное — писать разговоры, а потом передавать записи клиенту в качестве доказательств.

— Ну, предположим, что твоя бредовая мысль имеет право на существование, предположим, — с нажимом на последнее слово засуетился Пайкин, — а что же Хорьков будет делать с этой информацией?

— Так шантажировать же! — удивился Белов непонятливости своего собеседника. — Я тут кое-какую информацию посмотрел по твоему Хорькову. Похоже, что у него могут быть крупные неприятности.

— В смысле?

— А ему светит уголовное дело по сто пятьдесят девятой статье, по мошенничеству в особо крупном размере, совершенной группой лиц по предварительному сговору. Срока по четвертой части статьи большие и я думаю, что Хорьков все это затеял не ради своего будущего погребения, а ради своей сегодняшней свободы. И собирает он компромат на людей, от которых его будущая свобода может зависеть. А наш товарищ генерал по этим правилам играть не станет. Ты бы лучше ментовского генерала поискал для этой цели.

Обескураженный Пайкин затряс головой:

— Клиент согласовал со мной план действий, а ментовку велел из перечня исключить.

— Чего так?

— Пошутил, что родители милиционером его пугали в детстве, с тех пор он не любит людей в этой форме.

— И ты поверил этой детской сказочке, — вновь усмехнулся Белов.

— Поверил, почему-то, — сознался Пайкин.

— Ну, что я тебе скажу, дорогой мой любитель сказок. Вляпался ты в дерьмо и как тебе выбраться из него я, честно говоря, не знаю. Впрочем, ты особенно не переживай. Дача взятки тебе не светит, поскольку взятку дают за совершение действий либо отказ от их совершения, в твоем же случае нет ни действий, ни, тем более, отказа. Ну, потаскают тебя по кабинетам, поговорят душевно. Возьми себе хорошего адвоката и не бери в голову. Пусть твой Хорьков суетится — это его тема.

Заместитель начальника управления внутренних дел вышел из-за своего стола и протянул руку Хорькову:

— Здравствуйте, Владимир Степанович, — приветливо сказал генерал, предлагая своему гостю стул напротив окна. — Прежде всего, позвольте вручить вам этот документ, — и генерал положил перед Хорьковым два листка, на первом из которых было крупно напечатано «постановление». — Это постановление о прекращении производства по делу, которое вас весьма беспокоило последние полгода, — пояснил генерал и, не дожидаясь пока Хорьков прочитает постановление, продолжил, — Наши следователи не усматривают в содеянном состава преступления, поэтому позвольте мне вас поздравить и пожелать больше не попадать в поле зрения правоохранительных органов.