6:0 в пользу жизни

Место нашего базирования, как и все другие места на территории полигона, называлось «площадка». Номер у нашей площадки был необычный — «3Д». Ни одна из площадок на полигоне не имела номера, состоявшего из сочетания букв и цифр. Своему необычному названию наша площадка обязана тем, что на этом месте во время полёта Гагарина находилась станция слежения за пилотируемым космическим аппаратом, которая называлась «Станция 3Д».

Я прибыл в войсковую часть 14045 в августе 1973 года.

Служба в этом пыльном крае считалась непрестижной.

Части командно-измерительного комплекса были расположены по всей территории страны так, чтобы во время прохождения космического аппарата над территорией страны, его видел, по крайней мере, один наземный измерительный пункт. Поэтому пункты размещались как бы двумя поясами: по северному и по южному краю страны.

Сары-Шаган находился в южном поясе и, в отличие от северных частей нашего космического комплекса, где каждый календарный год службы считался за полтора — два, служба в Сары-Шагане не давала дополнительных льгот, увеличивающих выслугу лет, а единственной льготой была тридцатипятипроцентная надбавка к окладу.

И, хотя в других космических частях, расположенных вблизи Уссурийска, Енисейска, или Колпашево условия для жизни и службы были не лучше, чем в Сары, именно Сары-Шаган считался местом, в котором служить более пяти лет — значило попасть в число заведомых аутсайдеров.

Я заведомым аутсайдером быть не хотел, поэтому, прослужив в Сары-Шагане пять лет, я стал мечтать о том, чтобы перебраться в какое-либо приличное место.

Приличных мест, в которые стоило перебираться, было три.

Первое место, наш космический центр управления, расположенный вблизи подмосковного городка Голицино^[13], меня не привлекал, хотя к этому времени он уже был освоен некоторыми выпускниками нашего отделения, окончившими академию Можайского в 1973 году.

С одной стороны, карьерный рост офицера в космическом центре был обеспечен, однако переселиться в закрытый военный городок с пятнадцатитысячным населением означало оказаться в резервации, из которой потом будет невозможно выбраться.

Два других приличных места находились в Ленинграде.

Первое — это академия Можайского. Но перевод в академию на преподавательскую должность был нереален, как нереальным был и перевод на иную должность, поскольку иных должностей в академии было всего несколько десятков, а желающих оказаться на такой должности — несколько тысяч.

Вторым ленинградским вариантом был военный секретный научно-исследовательский институт. Он наилучшим образом соответствовала моим склонностям, работа в институте позволяла заняться любимым делом. В общем, это была мечта, но — тоже практически несбыточная.

Несбыточность этой мечты, как впрочем, и нереальность моего перевода в Центр управления, прямо следовала из тех событий мировой истории, которые совпадали по времени с основными вехами моей биографии.

В 1967 году, за год до моего окончания школы, Израиль в ходе Шестидневной войны освободил восточный Иерусалим, Иудейские горы, правый берег реки Иордан и существенно расширил свою территорию.

Тогда же, после сокрушительного поражения, лидеры побитых Израилем арабских стран кинулись в Москву, уверяя советских партийных руководителей в своей верности идеалам марксизма, интернационализма и приглашая Советский Союз включиться в борьбу с мировым злом, то есть — с сионизмом. Советский Союз включился в эту борьбу и, одновременно с массовыми поставками советского оружия, сопровождаемыми поставками на Ближний Восток советских специалистов, в нашей стране началась идеологическая обработка народа, которому советская пропаганда внушала, что в мире существует два главных врага всего прогрессивного человечества — американский империализм и израильский сионизм.

Но военной и технической помощью Советского Союза арабские лидеры не сумели воспользоваться. Получив крупные партии оружия, в том числе — зенитно-ракетные комплексы, бронетехнику и артиллерию, арабы вообразили, что теперь они стали сильнее и могут «сбросить Израиль в море».

В сентябре 1973 года, когда, я, недавний выпускник академии, впервые был назначен помощником дежурного по части, арабские армии двинулись на Израиль и началась «война судного дня».

Судный день в еврейской истории — это девятое ава, один из дней сентября, конкретная дата которого определяется каждый год по иудейскому лунному календарю. Судный день — это единственный день поста, день покаяния и скорби, день, в котором произошли все самые главные печальные события еврейской истории. Напавшие на Израиль арабские соседи хорошо знали значение для евреев этого дня и надеялись, что начатая война станет еще одним скорбным событием в их истории.

Произошло же прямо противоположное. Продолжительность «войны судного дня» была немного больше Шестидневной войны, но в её результате израильские войска, разбив войска арабских стран, вышли на берег Суэцкого канала, оккупировав весь Синайский полуостров. На севере израильтянами были заняты Голанские высоты, а до Дамаска, столицы Сирии, оставалось всего шестьдесят километров.

В Советском Союзе началась антисионистская истерия, которая, естественно, не могла не стать истерией антисемитской.

Мечтать в это время о переводе в секретный институт мог только еврей молодой, наивный и малоопытный. Именно таким я тогда и был.

Впрочем, тогда я не понимал, что события, происходившие на Ближнем Востоке, имеют ко мне непосредственное отношение и не очень этим интересовался. Намного больше меня интересовало своевременное получение очередных воинских званий.

Для продвижения по службе необходимо было обладать одновременно тремя качествами: быть членом КПСС, обладать командными навыками и отличаться примерным поведением в быту, обозначаемым в служебных характеристиках выражением «примерный семьянин».

В отношении быта у меня всё было в порядке: спиртное я употреблял не больше и не чаще, чем это считалось допустимым, а в остальном у начальства было устойчивое положительное мнение о моих твердых моральных устоях.

С командными навыками дело обстояло хуже, поскольку программирование меня интересовало, а воспитание солдат и сержантов срочной службы — нет, поэтому я считался хорошим инженером, но слабым командиром. И хотя без этой составляющей армейской службы нелегко было подняться по служебной лестнице, но должности начальника отделения или начальника смены были достижимы.

Но невозможно было избежать членства в коммунистической партии. Поэтому, до наступления двадцати восьми лет, когда наступал предельный возраст пребывания в ВЛКСМ^[14], надо подать заявление и стать членом партии.

Для написания заявления я воспользовался очередной пропагандистской шумихой вокруг личности «дорогого Леонида Ильича Брежнева^[15]».

Желая вступить в члены коммунистической партии, я написал: «в дни всесоюзной вахты в честь семидесятилетия со дня рождения Л.И.Брежнева хочу быть в рядах КПСС».