А небо по-прежнему голубое

— Прости, что я заставила тебя снова пережить этот кошмар, — охрипшим от волнения и долгого молчания голосом проговорила Гермиона, не в силах поднять взгляда на Чарити. Ею владели стыд и робость. Если бы не её глупое любопытство…

— Не вздумай винить себя, детка, — уверенно сказала Чарити. — Что было — то было, и ни к чему ворошить прошлое. Я давно смирилась с произошедшим. Глупо лить слёзы, если они ничем не помогут, правда? — Пальцы волшебницы коснулись рук Гермионы, и девочка робко подняла глаза на приятельницу. — Ты помогла мне выбраться из скорлупы. Кто знает, сколько бы ещё я сидела и винила себя в случившемся, избегала людей и боялась смотреть правде в лицо?

— Ты из-за этого тогда так разговаривала с миссис Уизли? В августе, — уточнила Гермиона.

— Да, детка, — кивнула Чарити. — Снова наговорили друг другу невесть что. Молли боится, что я и тебя собью с истинного пути, что я подвергну тебя опасности, как и её братьев… Ну, да ладно, не будем о грустном. Знаешь, — она вдруг улыбнулась, но то была горькая улыбка, — если хочешь, я могу показать тебе пару фотографий… Вообще-то я не из сентиментальных личностей, льющих слёзы и умильно воркующих над старыми альбомами, но я просто не имею права не показать тебе эти кадры.

Говоря это, Чарити уже залезла на табуретку и принялась искать наугад что-то на верхних полках. Наконец, вспомнив о волшебной палочке, небрежно заткнутой за пояс, волшебница прошептала: «Акцио!», — и нужная коробка опустилась точно ей в руки.

— Вот она, — прошептала Чарити, ставя коробку на стол и стряхивая с неё пыль. — Давно же я её не трогала…

— Может, лучше и дальше не трогать её? — спросила Гермиона с затаённой надеждой: почему-то она страшилась того, что Чарити может ей показать.

— Гермиона, для меня это очень важно, — непререкаемым тоном заявила Чарити и открыла коробку.

Она оказалась доверху забита пачками писем, перевязанными цветными лентами, сломанными перьями и фотографиями, пожелтевшими от времени. Чарити благоговейно изъяла каждую вещицу и разложила стопки на столе, после чего коснулась первой из них, перевязанной голубой лентой.

— Это письма, рассортированные по годам, когда я их получала, — пояснила Чарити. — Большинство из них — это простые записки, и я храню их просто на память. Так, а вот и фотографии…

Рука Чарити слегка дрогнула на стопке движущихся кадров, после чего волшебница выудила одну колдофотографию и стряхнула с неё налёт пыли.

— Посмотри внимательно и скажи, узнаёшь кого-нибудь?

Гермиона взяла протянутую фотографию и принялась всматриваться в плохо различимые лица людей. Их было немного: супруги — муж и жена, — мужчина, косящийся в сторону юной девушки, обнимающей свою подругу, и двое юношей, высоких и плечистых, стоящих по бокам от родителей. В задорно смеющейся девушке с копной непокорных коротких кудрей Гермиона с удивлением узнала Чарити.

— Верно, — кивнула приятельница, слегка улыбнувшись. — Быстро же ты меня нашла.

— А это, значит, миссис Уизли? — спросила Гермиона, уже зная, что её предположение верно.

— Именно.

— А это — её родители, мистер и миссис Прюэтт… И…

— Да. Фабиан и Гидеон. — Голос Чарити дрогнул. — А вот этот мужчина…

— Твой отец, — догадалась девочка.

— Это было в августе, перед нашим седьмым курсом. Отец нехотя согласился сняться для фотокарточки, его уговорили мистер и миссис Прюэтт. В тот день он даже не пил. Наверное, поэтому я так запомнила эту дату. Двадцать второе августа.

Гермиона провела кончиками пальцев по веселым улыбающимся волшебникам, из которых пятеро сейчас уже мертвы. Словно разгадав ей мысли, Чарити вздохнула и прошептала:

— Даже не верится, что в живых остались только мы с Молли. И всё равно друг для друга как мертвецы. Жизнь — странная и сложная штука, да, детка?

Следующие фотографии — их было немного — охватывали все школьные курсы. Везде — одни и те же лица: Молли, Чарити и братья Прюэтты — запечатлённые в летние дни сразу после сдачи экзаменов. Весёлые, светлые, счастливые лица не знающих о грядущих событиях людей.

— А эта карточка особенно мне дорога, — пробормотала Чарити, достав последнюю оставшуюся колдографию.

На ней танцевали какой-то простой деревенский танец парень и девушка, в которых, если присмотреться, можно было узнать Чарити и одного из братьев Прюэтт. Оба казались безумно счастливыми и беспрестанно улыбались, рядом можно было разглядеть неясные силуэты зрителей.

— Это был деревенский карнавал в Чепстоу. Мы ездили туда вчетвером, без родителей, чтобы отдохнуть и как следует повеселиться. К нам тогда присоединился Артур Уизли, и Молли весь вечер только с ним и танцевала. А моим кавалером вызвался быть Фабиан. Мы танцевали до самого утра, я стёрла все ноги… — Чарити мечтательно улыбнулась, глядя на танцующую пару. — Он прекрасно танцевал, а я узнала об этом только в тот вечер.

— Ты любила его? — проницательно заметила Гермиона.

Да и разве нельзя не догадаться? У Чарити голос менялся, едва она упоминала о Фабиане, улыбка становилась печально-нежной, взгляд — совершенно иным. Волшебница обернулась к Гермионе, явно не решаясь что-либо произнести вслух.

— Знаешь, детка, я никогда не позволяла себе думать о Фабиане и Гидеоне как о возможных возлюбленных. Нас всегда связывали исключительно дружеские отношения, хоть Молли и не раз подшучивала над нами и прочила меня кому-нибудь из них в жёны. Я знала все секреты мальчишек — даже сейчас не могу звать их иначе, — знала об их привязанностях, мечтах, увлечениях. Наша тройка казалась невосприимчивой к любовным связям и прочим романтическим штучкам. По крайней мере, я так полагала. Всё изменил случай. Знаешь, детка, я сама нередко удивлялась тому, как часто порой обычный случай может полностью повлиять на наше представление о человеке. Вроде бы ничего не значащая деталь, а только заметишь, осознаешь её — и картинка кардинально меняется. Так же вышло и с Фабианом. Он всегда был рядом, всегда был готов помочь, я безоговорочно ему доверяла, но считала лишь другом и полностью была уверена в том, что и он ко мне относился так же. В тот день, на дежурстве, он признался мне в том, что собирается жениться — вернее, сделать предложение одной особе, в которую он влюблён уже долгий промежуток времени. Имени он так и не назвал, хоть я и пытала его весь вечер. Сказал, что хочет сделать сюрприз и ждёт нужного момента… А момент так и не настал. Я слишком поздно поняла его неумелый намёк, слишком поздно осознала, кого он имел в виду. Слишком поздно осознала, что для меня он всегда был больше, чем «просто другом». Только когда увидела его тело рядом с телом брата, когда поняла, что навсегда их обоих потеряла. Мы могли бы быть счастливы, не будь этой войны, не будь мы оба так глупы: я — слепа, он — нерешителен…

Прерывисто вздохнув, Чарити достала одну из последних колдографий братьев Прюэтт. Это были молодые люди приятной внешности, с широкими улыбками и горящими глазами. Глядя на их лица, Чарити произнесла:

— Фабиан научил меня одной важной вещи, мудрости, если можно так выразиться. Как бы ни было нам плохо, как бы ни издевалась над нами судьба, какие бы бури не закрывали горизонт жизни, важно помнить, что где-то чуть выше, чуть дальше нас ждёт награда за всё пережитое. Ведь даже если погода сегодня пасмурная, там, за облаками, небо по-прежнему голубое. И когда тучи рассеются, мы сможем в этом убедиться. Главное — не сдаваться.

Последние слова Чарити звучали в ушах Гермионы, когда она засыпала, вернувшись в спальню тем же вечером, и ещё долгое время после памятного разговора. С того момента в их дружбе появилось больше доверия, теплоты, искренности. Чарити медленно оттаивала и всё чаще улыбалась открыто, а не горько или язвительно, постепенно становясь той мисс Бэрбидж, какой её полюбила Гермиона: жизнелюбивой, открытой, яркой.

А между тем учёба шла своим чередом. Хагрид, окончательно потерявший веру в себя после инцидента с Малфоем, теперь старательно избегал опасных волшебных существ, и потому весь класс должен был мучиться, ухаживая за флоббер-червями. Существ скучнее их было просто не найти, зато они никого не могли поранить, так или иначе.