"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

С учетом прочности антисексуального фундамента христианства нетрудно определить, откуда у Церкви взялось столь репрессивное наследие. Современные критики, видящие в христианстве источник западной сексуальной морали, обычно оформляют свои замечания скорее в виде осуждения, чем одобрения; они выворачивают наизнанку суждения своих предшественников, славивших христианство за внедрение у язычников норм морали. Но комментаторы лишь приписывают Церкви могущество, которым на самом деле она не обладала. Никакая из систем этических учений не в состоянии преобразовать сексуальные стандарты того или иного общества сама по себе, в отрыве от существующих нравов и общественных императивов. Сексуальный стандарт христианства был не столько навязан свыше, сколько «вобран» в себя людьми по ходу распространения сведений о христианской вере и ритуалах. Столь же часто, как менялась, приспосабливаясь к христианскому вероучению, сексуальная этика, менялись (применительно к бытующим нравам) церковные правила относительно дозволенного и недозволенного поведения. И если церковные нормы плохо увязывались с местными нравами, как это было в Исландии, то эти правила оставались на обочине⁴⁸. Однако среди европейских сообществ Исландия была исключением. В той степени, в какой сексуальный аскетизм противоречит современным вкусам, он вызывал отклик и в средневековом мире.

Более того, христианство не было изначально враждебно сексуальности. В рамках христианской теологии пропагандировались многочисленные системы сексуальной этики, начиная от требований всеобщего воздержания и кончая поощрением терпимости к промискуитету. Большинство протестантов со временем отвергло целибат, полагая его ненужным и нежелательным. Для множества христиан физический мир отражал изначальную доброту Господню при сотворении мира, и от него не следовало отрекаться. Секс считался непорочным; грех Адама и Евы объяснялся не вступлением в связь, а тем, что они ослушались Господа. Сексуальные сношения, с точки зрения современной теологии, не должны сводиться к одному лишь размножению, ибо взаимозависимое сексуальное единение находится в соответствии с Божьим планом творения. Брак, согласно современным взглядам, — это наиболее приемлемая область сексуального самовыражения, и многие из Церквей молчаливо признают определенные виды внебрачных связей.

Социалистические критики христианства как источника западной враждебности сексу предъявляют счет скорее структуре его институтов, чем его теологии. Классики марксистской теории

Фридрих Энгельс и Август Бебель видели и в насильственных сексуальных ограничениях, и в сексуальной распущенности последствия эксплуататорской структуры общества. Церковь представляла интересы правящего класса, но основным виновником оказывалось государство. Сексуальное «освобождение» после коммунистической революции должно было бы принять форму моногамных гетеросексуальных союзов различной продолжительности, базирующихся на духовной любви. Александра Коллонтай очистила эту точку зрения от пережиточных элементов гендерного неравноправия, утверждая, что социализм обеспечит женщин возможностями полноценного сексуального удовлетворения, в которых им ранее отказывалось⁴⁹.

Бесспорно, социальные структуры налагают ограничения на сексуальное самовыражение точно так же, как ими ограничиваются и другие виды деятельности, но ограничение — не то же самое, что подавление. Сложнейшие институты власти необязательно противодействуют сексуальной активности как таковой — примером могут служить современные Соединенные Штаты. И напротив, многие примитивные общества с практически неразвитой политической инфраструктурой допускали некоторые вариации приемлемого сексуального поведения — примером может служить древний Израиль. Социальная стратификация диктует разнохарактерность прав, обязанностей, привилегий и ограничений для мужчин и женщин, причем различия зависят и от ранга, и от «социального пола» (гендера), но сама по себе она вовсе не диктует негативного отношения к сексуальности как таковой, что может быть проиллюстрировано на примере Древней Индии⁵⁰. Полное отсутствие социальной, экономической и политической напряженности (если таковое вообще возможно) необязательно обусловит появление той самой сексуальной морали, о которой писали Энгельс, Бебель и Коллонтай. Романтическая любовь, как нам известно, не является ни повсеместной, ни врожденной. При окончательном анализе выясняется, что политическая система, социальная структура и экономическая база хотя и оказывают влияние на окончательную форму сексуального стандарта данного общества, но вовсе его не предопределяют.

Менее приверженные идеям революции феминистки обычно громогласно осуждают христианство как «орудие сексуального подавления». Идентифицируя Бога как лицо мужского пола, пропагандируя патриархальное восприятие Вселенной, отказывая женщинам в ведущих ролях, Церковь отрицала самое женское начало. Соответствующим образом общество прославляло наси-

9 «А се грехи злые, смертные...» 257 лие и целибат — «мужские» качества — и принижало чувственность и плодородие — «женские» качества. Сексуальное подавление становилась неизбежным⁵¹.

Недостатки этой точки зрения самоочевидны. Насилие действительно может традиционно ассоциироваться скорее с мужчинами, чем с женщинами, а плодородие — более с женщинами, нежели с мужчинами, но ни одно из этих качеств не принадлежит какому-либо полу в отдельности. Женщины часто выказывали себя способными на зверства, а мужчины нередко проявляли активный интерес к вопросам воспроизводства. Чувственность и целибат являются «полюсами» сексуального поведения полов. Принижение сексуальности средневековым христианством носило почти столь же репрессивный характер для мужчин, как и для женщин. Поведенческие идеалы были эквивалентны. И если мужчинам часто дозволялось гораздо дальше отклоняться в сторону в деле нарушения сексуального стандарта, они все равно считались грешниками.

Женоненавистничество не является существенной стороной христианства, как бы это явление ни преобладало на определенных этапах истории. Точно так же, как христианство признает альтернативные точки зрения на сексуальность, оно признает и наличие широкого спектра воззрений на сексуальную сущность Бога, устройство Вселенной и роль женщин в рамках Церкви как института. Даже в древнем и средневековом мире альтернативные стандарты сексуального поведения и гендерных ролей не оставались без внимания. В неспособности этих альтернатив взять верх нельзя винить христианскую теологию или структуру церковных институтов⁵². Известно, что иные религиозные системы (например, ислам) пооощряют сексуальность и в то же время жестко ограничивают самостоятельность женщин⁵³.

Наконец, было бы ошибочным утверждать, что сексуальные ограничения не находили благожелательного отклика у средневековой женщины. В эру неравенства полов поощрение чувственности означало бы навязывание сексуальности женщинам без учета их нужд и потребностей В обществах, предшествовавших Новому времени, гетеросексуальный секс был неотделим от деторождения. Разграничение секса как такового и воспроизводства представляет собой явление, обусловленное современным развитием медицины. В наши дни сексуальными отношениями можно наслаждаться в силу приносимого ими удовольствия, не заботясь всерьез о беременности. У православных славян, как и у других народов Средневековья, отсутствовала техника предотвращения нежелательного деторождения и обеспечения выживания женщины по окончании беременности. Любая сексуальная активность несла в себе значительную опасность для женщин, да и для мужчин. В данном контексте физическое наслаждение представлялось бы слишком малым вознаграждением за приносимый сексом риск. Таким образом, для средневековой женщины антисексуальный аспект христианства нес скорее освобождение, чем ущемление.

За исключением признания самого факта влечения полов друг к другу и некоторых физиологических моментов, в человеческой сексуальности нет ничего универсального. Способ совокупления, выбор партнера, психологическое состояние участников соития, духовная подоплека союза, а также социальный фон и направленность телесного контакта заметно разнятся как между отдельными индивидуумами, так и между культурами. У каждого общества есть свои писаные и неписаные правила, свои ритуалы и структуры, управляющие сексуальным поведением.

Изучение сексуальности в обществах прошлого предполагает преодоление многих трудностей, которые исследователи, занимающиеся современностью, не испытывают. Жизнь людей давно ушедших эпох нельзя изучить посредством прямого наблюдения, увидеть, чем они занимаются, понять, что при этом чувствуют и что считают правильным. Статистические данные о сексуальном поведении людей прошлого исключительно редки. В особенности мало источников, содержащих информацию о реальном сексуальном поведении в те эпохи. Не уцелели даже фрагменты приходских книг, где регистрировались рождения, браки и смерти. То же можно сказать и о государственных документах⁵⁴, а значит, статистический анализ невозможен.

Свидетельства фактического поведения населения — даже нестатистические — весьма скудны. Хроники и исторические материалы содержат лишь крупицы информации, касающиеся в основном лиц высокого ранга. Поскольку такого рода записи велись или, по крайней мере, копировались представителями духовенства, в них господствовала чисто церковная точка зрения на сексуальность, и исторический факт мог быть переиначен, чтобы подчеркнуть заключавшееся в нем моральное поучение. Информация по поводу сексуальных подвигов либо имела тенденцию превращаться в анекдот, либо страдала неполнотой, но она все же способна показать исследователю применимость или неприменимость тех или иных юридических норм.