… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
А следующая смена на этом месте опять сырец уложит, и так без конца – закольцованный цикл.
Ещё в какой-то городок возили, Светлоград, кажется, грузил продукцию на тамошнем заводе керамической плитки.
Ну, и в казарме стал больше времени проводить.
«Молодые» при нештатных ситуациях ко мне за советом обращались.
Например, такси остановилось за забором, а в нём сержант из нашей роты – в отр'yбе.
Я перелез, гляжу он на заднем сиденьи валяется голый до пояса.
Таксист говорит ничего не надо, только
Ну, потом в сушилку его – это комната без окон рядом с каптёркой, где после рабочего дня бушлаты сушат над тэнами, там он и дрых.
Узбеки один раз из полученной своей посылки угостили.
Сушёная дыня косичкой заплетена. Сладкая.
Вспомнилась та посылка, что родители мне присылали – четыре банки сгущёнки, я её в клуб отнёс.
А узбеки сами подошли и угостили – я и не знал, что у них посылка.
Наверное, потому, что хоть я и «дед», а в столовой ихние пайки масла с сахаром не обжимаю.
Командир роты, капитан Черных, куда-то перевёлся из стройбата, или у него штрафной срок кончился.
Вместо него старлей исполняющим стал. Ребята бухтеть начали: почему в отдельной роте, или, вон, в третьей телевизор смотрят, а у нас второй год не работает?
Так комбат нам собрание устроил в ленинской комнате.
На стол уселся, типа, князь, брюки чуть не до колен вздёрнулись, а из-под них носки с туфлями и волосня седая.
А мы перед ним на принесённых из казармы табуретах, ждём чего умного скажет.
У художника Гойи целая серия таких картинок есть.
– Вы что, блядь, забастовку устраивать? А? Как в Италии? Так хуй вы угадали! У них там – макароны! Одна макаронина длинная, а другая – нет. Потому что пополам обломана.
И сидит, через очки вокруг зырит.
Филин мохноногий. Переваривает чего это он сейчас тут выдал.
А мы напротив сидим и преданно на него смотрим.
Но позади уставного взгляда, которым полагается есть начальство, я вспоминаю рассказ Рассола про гермафродита Софочку из орловского призыва.
Её-его родителям пришлось раскошелиться, чтобы врачебная комиссия закрыла глаза на некоторые особенности физиологического строения их ребёнка – хотели хоть два года отдохнуть.
Софочку отправили в стройбат, чтоб сделать из неё настоящего мужчину.
Уже незадолго до демобилизации в казарме четвёртой роты сложился взрывоопасный любовный треугольник вокруг миловидного дембеля.
Она предоставляла свою благосклонность сразу двум сослуживцам, а те не хотели мирным путём решить вопрос: на чью койку ей приходить после отбоя?
Тогда в этом же самом Ленинском уголке тоже собрание устроили, Рассол тоже на нём сидел, и комбат поставил вопрос ребром:
– Софочка, ну, скажи, еби о мать, у тебя там хуй или пизда?
Рядовой военнослужащий поднялся с табурета и, подойдя к старшему по званию, плавным жестом отвесил пощёчину:
– Козёл старый!
Всё также вихляя бёдрами, она пошла обратно, спиной к довольному уханью хохочущего
филина.Отцы-командиры. Ну, блядь, и армия!..
Я бы не поверил в возможность призыва гермафродита в армию, но слишком уж достоверны детали рассказа Рассола, чересчур совпадают с окружающей действительностью
– Вам дана высшая материя, блядь! Мозг! Серое, еби о, вещество!
Ага, это он там у себя уже в следующую извилину забурился.
Во, блядь, армия – охуеть!..
На утреннем разводе начштаба объявил, что вчера в городе он видел кого-то из солдат отряда в самоволке.
Он даже и погнался за солдатом, но тот убежал.
Однако, возмездия не миновать; сейчас он, начштаба, пройдёт вдоль строя личного состава и обнаружит самовольщика.
И он пошёл внимательно вглядываясь в лица первой роты, второй роты, третьей роты, четвёртой роты.
Всё – дупель-пусто; дальше только проходная и ворота.
Также медленно он вернулся вдоль строя к первой.
Вот ведь долбоёб.
Если ты за кем-то гонялся, то так он тебе и выйдет утром на развод, жди больше, глазки закрой – ротик открой.
Он сейчас где-то в сушилке кантуется. Или дневального подменил.
Может вообще из тех бригад, что месяцами безвыездно в городе.
Пошёл на третий заход.
Первая рота, вторая рота, третья рота, четвёртая рота.
За дурной головой и ногам покоя нет.
Ну, блядь и ар..
– Вот он!– боксёрский палец майора уставлен на меня.
– Чё? Да если б за мной гонялся, ещё до развода б вывел!
– На гауптвахту!
Дежурный по части и два «черпака» в красных повязках подходят с требованием отдать им бляху и ведут меня к проходной.
Я на ходу продолжаю доказывать, что он, сука, и сам знает, что это не я был, но меня запирают в глухой комнатушке «губы».
Через час или два дежурный по части отпер дверь и вернул мне ремень – я назначен на штрафные работы – посыпать песком шоссе до города поверх гололёда. Грузовик с песком уже у ворот.
Жмуря глаза от вьюжного ветра, я добросовестно бросаю лопатой песок через железный борт.
Въехав в город, грузовик направляется за следующей порцией песка, но мои с ним пути расходятся у первого же светофора.
Потом я нашакалил на бутылку, или две и очнулся уже в сумерках, сидящим на скамье внизу Комсомольской Горки.
Оказывается, вьюга уже утихла; сверху из темноты опускаются большие тихие снежинки и тают у меня на лице и на груди под распахнутым настежь бушлатом.
Прохожих прибавляется – конец рабочего дня у служащих. Спешат домой, до меня им дела нет – солдатик тихо культурно отдыхает.
– Эй! Замёрзнешь!– один всё же потряс мою коленку.
– Пшёл, бля, на хуй!
– Как ты смеешь?! Я – работник КГБ!
– И твою КГБ – на хуй!
– Я вот патруль позову!
Потом я поднялся в набитый битком автобус, меня корёжит от холода и в плотной массе пассажиров распахивается вдруг тоннель – прямиком к высвобожденному сиденью.