А я останусь!
Шрифт:
– Юркин отец на фронте! – с вызовом отпарировала Надя. – Он вчера письмо прислал. Его бабушка во дворе читала.
– Ну конечно! Сейчас всех уголовников гонят на фронт… Надя, а где твоя девичья гордость? Чтоб я в твоем возрасте за мальчиком бегала!
– Мам, да не волнуйся ты! – сказал Пашка, жуя хлеб. – Нужна она Юрке как собаке пятая нога. Ему девушки другого типа нравятся.
– А вот это мы еще посмотрим! – Надя откусила нитку; встав, встряхнула пальто и критически оглядела его: рукав был пришит аккуратно.
– Паша, не перебивай аппетит. Придет папа – будем ужинать.
– Аппетит у меня зверский, – успокоил маму Пашка. – Его ничем не перебьешь.
Из репродуктора, черной радиотарелки, висевшей
– Тише вы! – Мама прибавила громкость.
«От Советского информбюро! Новости последнего часа…» – звучал тревожный голос диктора Юрия Левитана. Он говорил о резком ухудшении ситуации на фронте на подступах к Москве и перечислял города, занятые немцами после тяжелых и продолжительных боев.
К ноябрю 1941 года немецко-фашистские войска так близко подошли к Москве, что генералы вермахта рассматривали в бинокли кремлевские звезды. Город бомбили и обстреливали из артиллерийских орудий прямой наводкой.
Почти половина населения покинула столицу. У тех, кого вывозили вместе с промышленными предприятиями, был статус эвакуированных. Те, кто уезжал из Москвы самостоятельно, считались беженцами. За эвакуированными закреплялись их квартиры, которые оставались неприкосновенными. А в квартиры беженцев свободно могли вселиться все, кто потерял во время обстрелов или бомбежки свое жилище.
3
В отличие от большинства москвичей, живших в коммуналках [1] и бараках [2] , у Елисеевых была отдельная двухкомнатная квартира. Ее получил отец Елены Константиновны, профессор-востоковед, еще в середине двадцатых годов.
Традиция ужинать вместе в семье нарушалась только в самых исключительных случаях. Поэтому все ждали отца, Николая Ивановича, который сегодня почему-то задерживался. Мама давно накрыла на стол и уже в третий раз выглядывала в окно, осторожно отодвигая плотную штору светомаскировки.
1
Коммунaлка (разг.) – коммунальная квартира, в изолированных комнатах которой проживают несколько семей. Кухня, коридор и санузел – общие.
2
Барaк – временное, быстровозводимое, дешевое одно- или двухэтажное здание, с общей кухней и санитарным узлом; как правило, деревянное, рассчитанное на короткий срок службы (десять – двадцать лет).
На звук открывающейся двери первой выбежала Надя. Она обняла отца.
– Мойте руки! – снизила градус встречи мама. – Коля, что-то случилось?
– Да нет. Ничего особенного.
За столом все оживились. Елена Константиновна раскладывала горячую картошку. Первому – мужу. Несмотря на военное время, на столе была чистая накрахмаленная скатерть. Да и с сервировкой всё было на высшем уровне: сервизные тарелки, вилки, ножи. Мама придавала этому большое значение.
– Сосиски мне не достались. Зато селедка – объедение. Жирная и не слишком соленая. Я уже попробовала, когда чистила.
Пашка положил себе несколько кусочков.
– Леночка, спасибо! – Николай Иванович улыбнулся жене. – Селедка – люкс! – сказал и стал есть левой рукой. – И картошка рассыпчатая…
– Как ты любишь, – улыбнулась Елена Константиновна и села рядом.
Надя сдвинула с селедки лук, наколола
на вилку один кусочек и стала его придирчиво рассматривать.– Ну что ты копаешься! Ешь! В рыбе – фосфор, в луке – фитонциды.
– Я не люблю селедку.
– Надежда, ты что, не понимаешь? Сейчас война!
– Я не люблю селедку! – повторила Надя с вызовом.
– Не хочешь – не ешь! – спокойно сказал отец и тихо продолжил: – В общем… Завтра я ухожу на фронт. Лена, собери вещи.
Елена Константиновна, заметив, что сын расправился со своей порцией селедки, хотела положить ему на тарелку еще кусочек, но от неожиданности выронила его прямо на скатерть.
Вилки замерли в руках у ребят. Повисла гнетущая тишина. Новость эта ошеломила всех.
– Коля, у тебя ведь бронь [3] … – наконец прервала молчание Елена Константиновна.
3
Бронь (разг.) – брoня – здесь: открепление от службы в армии в связи с особой востребованностью профессии.
– Записался добровольцем в народное ополчение, – перебил ее муж.
– Добровольцем?! – Жена пыталась держать себя в руках, но голос ее срывался, и глаза были на мокром месте. – Как ты ружье держать будешь, Коля, без пальцев-то?
На правой руке мужа указательный и средний палец не сгибались. Николай Иванович получил травму три года назад, когда он, еще будучи мастером цеха на обувной фабрике, помогал разгружать дорогие, полученные только что станки, напоролся на гвоздь и повредил сухожилия.
– В этом деле главное не пальцы, а точный глаз. А глаз у меня что надо! – подмигнул он Наде.
– Это точно! – Надя обняла отца. – Он кроит без лекал и всегда тютелька в тютельку.
Отец улыбнулся и поцеловал дочь.
Елена Константиновна стала взволнованно ходить по комнате от окна к двери.
– Я не понимаю! Нет, не понимаю! Вот почему ты всегда считаешь, что без тебя не обойдутся? А я? А о нас ты подумал? Как мы здесь?
Николай Иванович, посерьезнев, встал из-за стола:
– Здесь вам оставаться больше нельзя. Немец совсем близко. В общем, Лена, собирай всё самое необходимое и завтра же уезжай с ребятами к моим родителям, в Юровку, за Урал.
– Час от часу не легче! Коля, неделю назад, шестнадцатого октября, ты говорил, что уезжать нам ни в коем случае нельзя!
– Я говорил, что нельзя поддаваться всеобщей панике. Теперь на вокзалах стало спокойнее. Налажено движение поездов. Лена, я настаиваю на вашем отъезде!
– Ты что, на самом деле думаешь, что немцы войдут в Москву?
– Если я останусь, если те, кто еще может держать в руках оружие, попрячутся по домам, то немцы еще до начала зимы будут здесь!
Повисло тягостное молчание.
К 7 октября 1941 года на московском направлении сложилась катастрофическая обстановка. В «котлах» [4] под Вязьмой и Брянском попали в плен более 688 тысяч советских солдат и офицеров.
4
Котёл (мешок, кольцо, окружение) (военный жаргон) – территория с имеющимися на ней войсковыми соединениями, линия фронта вокруг которой замкнута противником; из «котла» уже невозможен организованный вывод бойцов.