А. Блок. Его предшественники и современники

страсть Катулла, как страсть всякого поэта, была насыщена духом эпохи» (VI,

83). Недалекий Цицерон недостоин той исторической трагедии, в которой он

случайно оказался, ее подлинный дух понял и выразил Катулл, ибо «… в эпохи

бурь и тревог нежнейшие и интимнейшие стремления души поэта также

преисполняются бурей и тревогой» (VI, 83). Но «буря и тревога», выраженные

Катуллом, говорят о «метаморфозе», о перерождении человека, о конце одной

личности и рождении другой. Произведение Блока, задуманное как проза, в

соотношениях характеров (на редкость глубоких и сложных), не дает выхода из

обрисованной ситуации. Характеры обрываются, гибнут в «ветре» истории, не

вступая в реальное соотношение, в реальный сюжет, ведущий к реальной

«метаморфозе», к реальному рождению нового характера. Конечно,

«Катилина» — не просто комментарий к «Двенадцати». Это попытка на

историческом материале, средствами прозы, содержательно заново, богаче дать

«лирический характер», повернуть его новыми гранями, подготовить его ко

«второму рождению». Но попытка эта обнаруживает только частичные

результаты; в целом же выявляется наличие противоречия, но не его решение.

Большой, общезначимой прозы не получилось, Блок дошел до порога своих

художественных возможностей в новом направлении.

Еще более драматически-сложные результаты обнаруживаются в работе над

современным материалом. Столь же трудно жанрово определимое произведение

(скорее всего это рассказ с очень глубокой философско-исторической темой)

«Русские дэнди» принадлежит к лучшим образцам блоковской прозы и вообще

необыкновенно важно для понимания послереволюционного творчества Блока в

целом. Проблема отношений современного человека с искусством, и шире — с

культурой (в блоковском смысле этого слова), поставлена здесь с подлинно

трагедийным чувством исторической ответственности, или, выражаясь

блоковскими словами, «возмездия». Большой русский поэт в артистической

комнате на концерте («благотворительном вечере») встречает некоего молодого

человека251, который сначала читает свои стихи, не являющиеся стихами («слов

там не было, не было и звуков», т. е., по Блоку, отсутствовала «музыка»), затем

провожает поэта по улицам революционного Петрограда домой. В

завязавшемся разговоре обнаруживается ужасающая душевная опустошенность

молодого человека; социальные корни этого духовного явления ясны самому

герою, они — в условиях «старого мира»: «Я слишком образован, чтобы не

понимать, что так дальше продолжаться не может и что буржуазия будет

уничтожена. Но если осуществится социализм, нам останется только умереть;

пока мы не имеем понятия о деньгах; мы все обеспечены и совершенно не

приспособлены к тому, чтобы добывать что-нибудь трудом… Нас —

меньшинство, но мы пока распоряжаемся среди молодежи: мы высмеиваем тех,

кто интересуется социализмом, работой, революцией» (VI, 55). В рассказе,

представляющем собой великолепное явление классической русской прозы,

создается своеобразными средствами интеллектуального повествования

законченный образ-характер человека «пустой души», не менее выразительный,

чем, скажем, образ яростного Катилины.

Однако в «Катилине» высокая лирика (Катулл), высокая культура сумели

передать исторически-творческий характер разрушительных страстей,

251 Как известно из дневниковой записи от 31 января 1918 г. (VII, 323 – 324),

реальным прототипом героя рассказа является В. О. Сметанич (Стенич),

впоследствии известный переводчик (Дос Пассоса и др.) и либреттист

мейерхольдовской постановки «Пиковой дамы».

рождавшихся в том, римском, «старом мире». Здесь, в новых исторических

отношениях, высокие страсти, как это показано в «Двенадцати», полностью

ушли в социальные низы. Герой рассказа — человек вполне нетворческий, это

характер, в котором именно отсутствует характер, личность. Сам герой

обвиняет в отсутствии у него души, личности предреволюционную культуру,

лирику, стихи: « — Вы же ведь и виноваты в том, что мы — такие.

— Кто — мы?

— Вы, современные поэты. Вы отравляли нас. Мы просили хлеба, а вы нам

давали камень» (VI, 56). Здесь возникает в рассказе наиболее важная

внутренняя коллизия. Бесспорно основным объяснением происхождения

«пустой души» у Блока служит то, что выражено словами героя: «Все мы —

дрянь, кость от кости, плоть от плоти буржуазии» (VI, 55). Но для автора есть

«какая-то своя правда» (VI, 56) и в обвинении, предъявленном героем

современной поэзии. Эта «своя правда» — в характере «лирики»,

представляемой современной поэзией и шире — современной культурой.

Характер современной культуры вообще таков, что она не может дать здоровой

духовной пищи. Отъединенная от социальных низов, от большого

исторического моря, от «музыки» народной жизни, она способна приносить

душевное опустошение даже в тех случаях, когда является подлинной

культурой, а не ее суррогатом. Героя «пустой души» Блок не случайно

сталкивает с большим современным поэтом. Даже большой поэт не может дать

прямого и ясного ответа — даже на обвинение человека самого по себе

нетворческого.

В сущности, здесь обнаруживается основная коллизия творчества самого

Блока. Речь идет об эпических, исторических основах культуры. Сам Блок

нашел их в «Двенадцати», но нашел в форме трагического противоречия.

Сейчас он пытается свое искусство проверить на характере человека, стоящего

на стыке двух исторических миров. Лирика не вмещает в себя того, что ищет

Блок. Но в попытке построить вырастающий из лирики прозаический характер,