А. Блок. Его предшественники и современники

было подкреплено стихами Вл. Соловьева, книгу которых подарила мне мама на

Пасху этого года» (VII, 344).

При этом, согласно блоковскому контексту, самое выделение и

рассмотрение порознь этих отдельных слагаемых единого процесса носит

несколько искусственный характер: все они вместе предстают в комплексе, в

«слиянии всего»; рассматривая же их порознь, надо помнить, что обострение

индивидуального любовного чувства есть вместе с тем признак общей,

космической тревоги, а в том, что, по словам поэта, «… всем существом моим

овладела поэзия Владимира Соловьева» (VII, 13), — сказывается также и общий

кризис, и личная любовная тревога. Получается так, что необычайно

интенсивная увлеченность стихами современного, недавно умершего поэта

толкуется как «слияние всего», как духовный выход из наметившихся,

осознаваемых и чувствуемых жизненных противоречий. Но именно так — как

«слияние всего», как наиболее универсальный, всеохватывающий выход из

противоречий современного мира — рассматривал свою философско-

мировоззренческую систему и сам Вл. Соловьев. Поэтому надо попытаться

заново поставить неоднократно подымавшийся в специальной литературе

вопрос о соотношении между творчеством Блока и единым в своих разных

гранях — философской, публицистической и поэтической — творчеством

Вл. Соловьева. Разумеется, когда один и тот же человек пишет и философские

трактаты, и публицистические статьи, и стихи на интимно-лирические темы,

всегда есть известная сложность во взаимоотношениях между этими разными

родами литературной деятельности. Но даже и в случаях относительно разного

подхода автора к разным граням своего творчества (как это было, скажем, у

Ап. Григорьева) проблемой является установление более или менее сложных

внутренних связей (иногда противоречивых) между этими различными родами

деятельности одного человека. В случае с Вл. Соловьевым этот вопрос о

соотношениях обстоит намного проще: общая тенденция его деятельности к

«слиянию всего» воедино настолько велика, что не будет особого огрубления,

если сказать, что стихи Соловьева — во многом иллюстрации на личном

материале к его общефилософским положениям и декларациям. Попытки

противопоставления философии и стихов Соловьева могут основываться или на

особых поводах, далеких от самой проблемы, или на простом недоразумении.

Увлечение Блока в начальные годы нового века философско-

художественными идеями Вл. Соловьева не было единичным явлением: именно

к этой поре обнаруживается, что Соловьев представляет собой наиболее

значительную, крупнейшую, в своем роде «собирательную» фигуру в общем

упадке русской буржуазно-дворянской философской мысли последних

десятилетий XIX века. Внимание к его философствованию привлекается

благодаря именно тому обстоятельству, что он предлагает видимый выход из

общего кризиса упадочной философской мысли. В той или иной степени

связаны с философией Соловьева такие на первый взгляд разные мыслители,

как Л. Лопатин, братья Трубецкие (представляющие, с другой стороны,

академическое философствование), В. Розанов, А. Волынский (при жизни

Соловьева полемизировавшие с ним, но в последующей деятельности

обнаруживающие определенное сходство своих идей с соловьевскими по

разным линиям), С. Булгаков и Н. Бердяев (начинавшие свой путь в совсем

иных традициях общественной мысли, но пришедшие к явному соловьевству),

наконец, представители «нового искусства», символизма и декадентства —

Д. Мережковский, Вяч. Иванов, Андрей Белый (наиболее близкие к

соловьевству, хотя подчас и отрицавшие этот факт) и т. д. Затем, совершенно

несомненно проникновение в начале нового века соловьевских идей в смежные

области гуманитарной деятельности — в публицистику, историю общественной

мысли, искусствознание. Такой относительно широкий резонанс идей

Соловьева может быть объяснен тем, что Соловьев с самого начала своей

деятельности обрушивается на «отвлеченные начала», на губительную

раздробленность, отдаленность от жизни старых научно-познавательных и

общественных традиций, проповедует «… великий синтез, к которому идет

человечество, — осуществление положительного всеединства в жизни, знании

и творчестве…»18. Такие призывы к «слиянию всего» в некоем новом

«синтетическом» мировоззрении представляются возможным выходом из

тупика, в котором оказывается к началу века буржуазная философская мысль,

неспособная теоретически овладеть целым циклом вновь обнаружившихся

общественно-исторических противоречий19.

Вл. Соловьев нисколько не скрывает, что то «положительное всеединство»,

или «великий синтез», или «цельное знание», которое он противопоставляет

«отвлеченным началам» старого буржуазного мировоззрения (воплощенным,

например, в классическом немецком идеализме), является «идеальным

совершенством» теоретически «подновленной» христианской религии. В

достаточно откровенной форме Соловьев пытается построить новую

теологическую систему, вступая подчас в более или менее явные коллизии с

официозной церковностью. С другой стороны, постоянно полемизируя с

«отвлеченными началами», классического буржуазного идеализма (большим

знатоком которого он является), он нимало не скрывает и того факта, что свою

теологическую постройку он возводит, во многом используя отдельные стороны

старых идеалистических учений (в особенности Шеллинга и Гегеля). В этом

смысле он отличается от аналогичных ему во многом явлений западной

философии: Шопенгауэр и его ученик Ницше, с одной стороны,