А. Блок. Его предшественники и современники

жизни чуждо его ученикам — они стремятся приспособить соловьевство к

современности, обрабатывая его в духе буржуазно-либеральных,

«прогрессивных» идей. До предела в этом смысле доходит С. Булгаков, —

соловьевство, с его точки зрения, «… представляет собою не что иное, как

31 Там же, т. 1, с. 618.

32 Письма В. С. Соловьева, Пб., 1911, т. 3, с. 39 – 41.

33 Флоровский Г. Новые книги о Вл. Соловьеве — Известия Одесского

библиограф, общества, вып. 7, 1912, т. 1, с. 238.

34 Соловьев Вл. С. Чтения о богочеловечестве, с. 209 (примеч.).

философскую христологию, соответствующую потребностям современного

сознания»; поэтому, по С. Булгакову, соловьевство в большей степени, чем

официальная церковность, может и должно содействовать «… торжеству

демократии и социализма»35.

Религиозно-богословский общий замысел системы Соловьева в последний

период с крайней резкостью обнаруживает свои общественно-охранительные

тенденции. Может быть, поэтому с особой отчетливостью тогда же выступает

параллелизм христианской системы Соловьева с атеистическими

философскими построениями его западных современников, скажем Ницше. У

35 Булгаков С. Без плана. Вопросы жизни, 1905, № 3, с. 393, 401.

Уже после окончания этой книги (август 1964 г.) мне довелось прочитать

статью З. Минц «Поэтический идеал молодого Блока» (Блоковский сборник.

Тарту, 1964). В этой статье странным образом игнорируются или не замечаются

те элементы драматизма или, попросту говоря, внутренней несостоятельности,

которые присущи соловьевской концепции «синтеза». З. Минц толкует «синтез»

таким образом, словно у Соловьева действительно имеет место органическое

слияние «материального» и «идеального» начал, «духа» и «плоти». Совершенно

упускается из виду специфически спиритуалистическое, богословское задание

Соловьева; З. Минц явно хочет «реабилитировать» Соловьева, на деле же она

его необыкновенно упрощает, сводя на нет трагические элементы в поэзии и в

общей позиции Соловьева. Так, по поводу стихотворения «Мы сошлись с тобой

недаром…» говорится о стремлении Соловьева «реабилитировать землю», о

том, что «земная жизнь может истолковываться и как источник радости…» (там

же, с. 191) — без учета того особого задания подчинить земное

спиритуальному, о чем шла речь выше. Но ведь в самих стихах земные начала

характеризуются как «черная глыба», «темный корень», «сумрачное лоно».

Неужели З. Минц не слышит трагического звучания этих слов? Стихотворение

реально написано не о «радости жизни», но о трагическом соотношении

земного и духовного начал. «Свет из тьмы» — вот тема стихотворения, притом

«тьма» тут означает «землю». Недаром молодой Блок с его исключительным

«слухом» на стихи писал об этой вещи: «Но надо же и тьмы» (VIII, 24),

подразумевая под «тьмой» именно трагизм. В анализе З. Минц комическое

недоразумение: стихотворение прочитано в обратном смысле. Стихотворение

«Нильская дельта» охарактеризовано З. Минц как «гимн радости земной

жизни» (Блоковский сборник, с. 191). Это же просто нелепость, если называть

вещи их именами. Стихотворение посвящено теме воскресения мертвых как

высшей правде христианства:

Не Изида трехвенечная

Ту весну им приведет,

А нетронутая, вечная

«Дева Радужных Ворот».

Это концовка стихотворения. З. Минц цитирует первую строфу, где

говорится о земной весне, и не замечает, что далее речь идет о смерти как

последователей Соловьева (таких, как Андрей Белый, Вяч. Иванов или

Мережковский) наблюдается прямое одновременное следование и Соловьеву, и

Ницше. Подобное соединение на первый взгляд кажется странным, на деле же в

таком «синтезе» есть своя логика. И для соловьевства, и для ницшеанства

существенны своеобразная «практичность», действенность, стремление от

«слов» перейти к «делу». Соловьевская «синтетическая индивидуальность», как

и ницшевский «сверхчеловек», имеют действительно практические, по-своему,

цели. Если классический немецкий идеализм, с которым многими чертами

связаны Соловьев и Ницше, стремился прежде всего понять и осмыслить мир

предельном несовершенстве земной жизни («старой весны»), а что «новая

весна» (смысл всей вещи) это воскресение мертвых. «Новая весна»

определяется как «нетронутая, вечная» — т. е. именно как неземная. В свое

время уже В. Я. Брюсов определял тему «Нильской дельты» так: «Гимн

Вл. Соловьева говорит о воскресении…» (Далекие и близкие. М., 1912, с. 39).

Совершенно очевидно, что в стихотворении Вл. Соловьева, если рассматривать

его как целостное идейное построение, развиваются те же идеи, что и в

приводившемся выше письме к Л. Н. Толстому: «воскресение мертвых»

рисуется в нем как высшая правда христианства, как окончательное

преодоление земной жизни в спиритуалистическом «синтезе». Следовательно,

утверждение З. Минц, что перед нами «гимн радости земной жизни»,

представляет собой не просто неправильное прочтение единичного

стихотворения, оно обнаруживает также полное непонимание соловьевской

идеи «синтеза» — убежденность в том, что у Соловьева действительно

сливаются, «синтезируются» материализм и спиритуализм. Извлечь такое

представление о «синтезе» из сочинений самого Соловьева нельзя: он

неоднократно в самой прямой форме заявлял, что его учение о «синтезе» носит

богословский характер. Либеральные ученики Соловьева, пытаясь «выправить»

его общественно-политические взгляды, нисколько не отрицали

спиритуалистического характера его воззрений. До сочинения З. Минц в

советском литературоведении сколько-нибудь развернутая постановка