А. Блок. Его предшественники и современники

резкой, взвинченной контрастности77. «Чудо искусства» еще и в том, что

романтический, лирический план контрастен столь резко плану социально-

бытовому только изнутри, но не в смысле возможного правдоподобия: «упругие

шелка» «веют древними поверьями» — но в них нет ничего невероятного

именно в этой обстановке пригородного ресторана, и «очи синие, бездонные»,

которые «цветут на дальнем берегу», в то же время с необычайно острым

лиризмом «врезаются» именно в этот «тлетворный» пейзаж, где раздается

женский визг над озером и над тем же озером бессмысленно кривится луна. Все

в целом до конца «болотно» и в то же время предельно взвинченно романтично;

противопоставление этих двух граней резко и в то же время внутренне

органично.

Во втором издании «Нечаянной Радости» Блок не только переместил

«Незнакомку» в «Магическое», но и поместил вслед за ней следующие стихи:

1) второй вариант этого же стихотворения, датируемый 1906 – 1911 гг., 2) «Твое

лицо бледней, чем было…» (март 1906, т. е. незадолго до основного

стихотворения), 3) «Шлейф, забрызганный звездами…» (сентябрь 1906, т. е.

примерно через полгода после основного стихотворения), 4) «Там, в ночной

завывающей стуже…» (август 1905, т. е. более чем за полгода до

«Незнакомки»). Кроме того, Блок сопроводил стихотворение следующим

примечанием: «Развитие темы этого и смежных стихотворений — в лирической

драме того же имени» (II, 423). Таким образом, Блок несколько искусственным

образом создал цикл стихотворений и связал их с драмой «Незнакомка»; в

окончательном своде второго тома Блок снова рассыпал это образование,

предварив «Незнакомку» одним, прямо хронологически предшествующим

77 В статье В. Б. Шкловского «К теории комического» рассказывается об

автографе «Незнакомки», сохранявшемся у З. И. Гржебина, издававшего

юмористический журнал «Адская почта». Согласно рассказу, «Незнакомка»

должна была идти в этом юмористическом журнале (очевидно, именно как

произведение комического или сатирического плана): «На углу рукописи

пометка Г. Чулкова: “Набрать мелким шрифтом”» (Эпопея, 1922, № 3, с. 58).

Примечательно, что наша современница и младшая современница Блока,

трагическая актриса А. Г. Коонен, читает «Незнакомку» в чрезвычайно

обостренном сатирическом тоне.

стихотворением «Твое лицо бледней, чем было…» и сопроводив ее вариантом,

оконченным в 1911 г. Произошло это, по-видимому, потому, что сам поэт,

установив для себя внутреннюю связь определенных мотивов в своей

эволюции, отбросил внешнее указание на эту взаимосвязанность, поскольку

единство разрозненных начал, вообще-то говоря, стало творческой нормой его

поэзии зрелого периода и особо подчеркивать его при подведении

художественных итогов, в позднюю пору, уже оказалось ненужным.

Между тем сама эта группировка стихов вокруг основного стихотворения и

одноименной драмы представляет собой немалый интерес для понимания

эволюции Блока. Все дело в том, что именно единства разных мотивов во всех

этих стихах, взятых порознь, нет, — представление о единстве дает только

совокупность всех этих вещей, при этом и в совокупности их обнаруживается

складывающееся, искомое, но еще не обретенное единство. Предшествующие

«Незнакомке» стихотворения «Там, в ночной завывающей стуже…» и «Твое

лицо бледней, чем было…» — произведения «космической», «кометной» темы;

они явно связаны, с одной стороны, с попытками освоения «кометных»

художественных образов Ап. Григорьева в «Стихах о Прекрасной Даме» и, с

другой стороны, с самим Ап. Григорьевым. «Кометная» тема выглядит совсем

иначе, чем в первой книге Блока, и несколько иначе, чем у самого

Ап. Григорьева. Основным тут надо счесть стремление очеловечить,

персонифицировать «комету», трактовать ее как особую личность — при

сохранении всех ее «мировых» и «катастрофических» свойств. Должно

возникнуть живое, определенное человеческое лицо из «космической» вьюги,

из звездных катастроф:

Там, в ночной завывающей стуже,

В поле звезд отыскал я кольцо.

Вот лицо возникает из кружев.

Возникает из кружев лицо.

Так продолжается до конца четырехстрофного стихотворения — должны

органически спаиваться, сочетаться «кружева» и «мироздание», «вьюга»

должна восприниматься как стихийная человеческая страсть и одновременно

как космический хаос. Безусловно, это в большой степени удается Блоку, —

стихотворение принадлежит к числу сильных программных вещей Блока; о том,

насколько оно было принципиальным и характерно выражающим поэта,

говорит хотя бы тот факт, что оно цитируется в двух важнейших его

теоретических выступлениях, отмечающих мировоззренческие переломы, а

именно — в статье «Безвременье» (1906) и докладе «О современном состоянии

русского символизма» (1910). Ап. Григорьев, которого совсем по-новому

начинает творчески осмыслять Блок в этот период, никогда не рискнул бы

поэтически на такие прямые, непосредственные переходы между философски-

обобщающей темой «кометности» и человечески-эмпирическим планом:

прямые переходы от «хаоса» к «кружевам» были бы для него бенедиктовщиной.

Блоку такой переход удается, и вопрос состоит именно в том, почему и как ему

это удается.

Прежде всего, важен тут подтекст «публицистики», от которой

открещивался молодой Блок, т. е. искания социального истолкования личных

тем, связанные со стихами о 1905 годе и вообще с переживаниями первой

русской революции. Это — основа. Однако прямой социальной темы в

стихотворении нет. Едва ли она вообще здесь возможна в прямом виде. Поэтому

в стихотворении есть вызывающая резкость в скрещении двух планов, чего нет,