А. Блок. Его предшественники и современники

подменяются культурническими, «постепеновскими» схемами. Ничего

принципиально нового по сравнению с Соловьевым тут нет. Но искусно

привлекается современный материал — отчасти общественной жизни, большей

же частью культуры, искусства; при всей умозрительности подхода, поскольку

Вяч. Иванов тонкий художественный критик с обширными и многосторонними

познаниями, его анализ недостатков современной культуры имеет свои сильные

стороны, многое подмечает верно, хотя и односторонне. Поэтому и его

положительные, программные утверждения, опирающиеся на эту подчас

хорошо аргументированную критику, могут представиться убедительными. От

аналогичных рассуждений Белого за версту несет истерической экзальтацией,

вымученной теоретичностью. У Вяч. Иванова — свободное обращение с

широким материалом, блеск эрудиции, кажущийся непредвзятым подход к

современным проблемам, под который умело подставляется (именно

подставляется!) обширный идейный материал прошлого.

И в критике, и в использовании старого материала, в попытках опоры на

него есть кажущееся сходство с исканиями Блока. Разница тут иногда с трудом

подлежит логическому определению и расчленению: у Блока бьется под всеми

его исканиями жизненная тревога, стремление постигнуть реального

современного человека; у Вяч. Иванова — холодная роскошь пышных

«культурных» декораций, исчерпывающих содержание всех этих построений. В

существе же дела — разница огромна, и она выступает с большой силой даже в

самом использовании материала прошлой культуры. Не исключена

возможность, что творческое общение с Вяч. Ивановым, внутренние полемики

Блока с «мистическим анархизмом» стимулировали обращение Блока к тому

разнообразному материалу, который использовался Ивановым: обостряется

интерес Блока не только к Ницше (а это — «первоисточник» построений

Иванова), но и к идейному наследию русской культуры. В сложной

литературной борьбе эпохи Блок пытается, скажем, использовать

М. А. Бакунина, — но характерно, что даже Бакунин представляется Блоку

более цельным, чем современный человек: «Он над гегелевской тезой и

антитезой возвел скоропалительный, но великолепный синтез, великолепный

потому, что им он жил, мыслил, страдал, творил» («М. А. Бакунин», 1906 г., V,

34). Обобщающие тенденции старой русской культуры Блок обращает к

социальной жизни и прошлого и современности. В этом свете само стремление

к «цельности» становится не искусственной постройкой, схемой, но

возможными качествами реальных людей в реальной обстановке: «Но эта

“синтетичность” все-таки как-то дразнит наши половинчатые, расколотые

души. Их раскололо то сознание, которого не было у Бакунина» (там же).

Подобное желание дифференцировать, связывать с конкретной социальной

обстановкой и общественно-культурные традиции вызывает гнев

символистских теоретиков, подменявших жизнь схемами: З. Н. Гиппиус

характеризует блоковские мысли о Бакунине как «детские, несчастненькие», о

самом же Блоке пренебрежительно говорит: «Ну, какой он “общественник”! »116

Самого же Блока обращение к внутренним противоречиям старой культуры в

некоем комплексе (особенно значительно в этих блоковских раздумьях

привлечение имени Герцена) ведет к более углубленным постижениям

современности.

Внешне блестящие, но по существу не менее искусственные, чем у других

главных теоретиков символизма, построения Вяч. Иванова осмысляются

Блоком, в конечном счете, как «лирика» в специфическом негативном аспекте

этой художественной категории: «Среди факельщиков (неуловимых, как я с

Вами совершенно согласен) стоит особняком для меня Вяч. Иванов, человек

глубоких ума и души — не пустышка. Мы оба — лирики, оба любим колебания

друг друга, так как за этими колебаниями стоят и сторожат наши лирические

души. Сторожат они совершенно разное, потому, когда дело переходит на почву

более твердую, мы расходимся с Вяч. Ивановым» (VIII, 200). Все дело в том,

возможен ли переход от «лирики» к «более твердой почве», к более точным

представлениям о современной жизни и современном человеке. Сложные схемы

Вяч. Иванова такому переходу не содействуют. Неприятие и этой формы

искусственной гармоничности, головной схемы — итог раздумий Блока над

«блистательной» фигурой Вяч. Иванова в границах современной культуры.

Итог этот был выстрадан Блоком, как и во всех подобных его отношениях с

деятелями символистского течения; он выражен лирически в стихотворном

посвящении «Вячеславу Иванову» (1912 г., задумано в 1909 г.). Нужно

остановиться здесь на этом позднем произведении, для того чтобы был

понятнее последующий ход развития важной линии блоковского творчества.

Для Блока Вяч. Иванов — явление, характерным образом связанное с

эпохой; воздействие его на умы определенной части художественной

интеллигенции толкуется именно прежде всего через эпоху:

Был скрипок вой в начале бала.

Вином и кровию дыша,

В ту ночь нам судьбы диктовала

Восстанья страшная душа

Вяч. Иванов впервые появился (после многолетних ученых занятий за

границей) среди петербургских символистов поздней осенью 1904 г., влияние

его определялось во время развертывания революционных событий 1905 –

1906 гг. И как раз воздействие теорий Вяч. Иванова, по Блоку, — не в нем

самом, не в силе его ума, как такового, но «в слепящей вьюге» общих событий,

в «стихии» развертывавшегося объективного хода жизни:

Был миг — неведомая сила,

Восторгом разрывая грудь,

Сребристым звоном оглушила,

Секучим снегом ослепила, Блаженством исказила путь!