А. Блок. Его предшественники и современники

жизни, вообще говоря, является главной идейно-художественной особенностью

поэзии Фета. В сопоставлявшихся выше стихотворениях Фета и Блока

«человек» и «природа» изображены в стабильном состоянии. Может быть,

именно эта застылость обусловливает, при незрелости поэта, реальную

чуждость «природного» ряда рисунку душевных состояний в стихе? Обращение

к динамически задуманным композициям обнаруживает, что это не так. В очень

важном для Блока стихотворении «Dolor ante Lucem» («Тоска перед светом»,

1899) задумана именно динамическая композиция с характерным, резко

«фетовским» двойным рисунком: перебои душевных состояний человека с

противоречивым внутренним миром даются сквозь динамику реального

чередования природных состояний — дня и ночи:

Каждый вечер, лишь только погаснет заря,

Я прощаюсь, желанием смерти горя,

И опять, на рассвете холодного дня,

Жизнь охватит меня и измучит меня!

В отличие от стихотворения «Она молода и прекрасна была…», природный

образ не вклинивается откуда-то извне в рисунок душевных отношений, но

динамически соотнесен с переходами измученного жизнью сознания от одного

настроения к другому, — поэтому он тянется через все стихотворение; вторая

строфа уточняет и резче выражает заданную в зачине коллизию, — это повтор в

более резкой тональности:

Я прощаюсь и с добрым, прощаюсь и с злым,

И надежда и ужас разлуки с земным,

А наутро встречаюсь с землею опять,

Чтобы зло проклинать, о добре тосковать!..

Финальная, третья строфа подводит итог: восклицательная интонация первых,

констатирующих противоречивость сознания строф сменяется

вопросительной, — по движению смысла подобный вывод означает, что, быть

может, такова вообще «норма души» — ее болезненность:

Боже, боже, исполненный власти и сил,

Неужели же всем ты так жить положил,

Чтобы смертный, исполненный утренних грез,

О тебе тоскованье без отдыха нес?..

Сопоставление с аналогичной композицией Фета заставит говорить о

внешнем сходстве, доходящем до кальки. Подобная смена душевных состояний

в стихотворении Фета «Мы встретились вновь после долгой разлуки…»

соотнесена со сменой времен года. Приход весны после зимы здесь означает

обретение душевной радости после тягот жизни, вынужденной разлуки:

Мы встретились вновь после долгой разлуки,

Очнувшись от тяжкой зимы;

Мы жали друг другу холодные руки

И плакали, плакали мы.

В финальной, третьей строфе тема повторена с тем же обострением, сгущением

смысла, развертыванием ситуации и большей ее детализацией, — так же, как

это мы видели и во второй строфе стихотворения Блока:

Но вот засветилось над черною тучей

И глянуло солнце из тьмы;

Весна, — мы сидели под ивой плакучей

И плакали, плакали мы!

Однако кажущееся полное совпадение таит под собой резкое, коренное

различие. Обобщение, итог у Фета дается в первой строфе, организованной в

нейтральном тоне, без эмоционально подчеркнутой интонации. Финал

представляет собой внешне как будто бы только более развернутый пейзаж. На

деле картина противоречивых состояний природы, контрастов весны (черная

туча, но из-за нее глянуло весеннее солнце; весеннее дерево, но оно — плакучая

ива) играет за героев их жизненную драму. Ведь плачут они от радости. Эта

«радость сквозь слезы» и людей, и природы организует композицию, ее

внутренний смысл. Повторяющаяся строка «И плакали, плакали мы» является

своего рода железным обручем композиции. Сложное душевное состояние —

«радость сквозь слезы» — задано в первой строфе как простая констатация

факта, голый психологический сюжет. Вторая строфа вся держится

психологическим уточнением — можно плакать и от горя:

Но в крепких незримых оковах сумели

Держать нас людские умы,

Как часто в глаза мы друг другу глядели

И плакали, плакали мы!

Ситуация стала эмоционально более напряженной от этого психологического

стыка двух смыслов одной и той же строки: в первой строфе плачут от радости,

во второй — от горя. Неожиданный переход к пейзажу в третьей строфе

конкретизирует всю ситуацию, делает ее «природной», реальной. С тем

большей остротой, на пределе эмоционального напряжения в третий раз

появляются слезы в строке, заключающей все стихотворение. Этот максимум

напряжения, столь искусно организованный, одновременно бросает свой свет

на пейзаж, напрягает его драматизм: солнце, глянувшее сквозь тучу, делается

неопровержимым, пронзающим читательское восприятие признаком реальной

весны. Динамика в стиле Фета действительно двойная: это и диалектика души,

и диалектика природы. Можно уже не особенно распространяться о наиболее

явном смысловом отличии блоковской композиции. «День» и «ночь», «вечерняя

заря» и «рассвет» у Блока совершенно нереальны, не идут своим положенным

ходом. Они просто иллюстрируют заданную психологическую ситуацию. Сама

же психологическая ситуация тоже теряет от этой неподвижности природы свой

динамический характер. У Блока получается рассказ об обычном, всегдашнем в

стихе — заданном душевном состоянии, но не о конкретном «случае», на глазах

у читателя происходящем событии — одновременно душевном и жизненном,

как это всегда было у Фета.

Вполне очевидно, что столь глубокое, серьезное отличие при

одновременном явном следовании фетовским построениям должно вытекать из

существенной разности идейных замыслов молодого поэта и его учителя. Оно

не может быть случайным. Возникает прежде всего вопрос, в какой степени оно