Аббатиса Клод

– Том, гони повозку! Детей спрячь в лесу! Эдвард, не оставляй его одного, следуй за ним. Остальные, прикрываем отход повозки!

Кевин и Билли не стали дожидаться команды аббатисы, а с мечами наперевес выступили вперед женщины. Том, с диким криком погоняя лошадей и размахивая кнутом над своей головой, встал во весь рост. Леди Мария и Робин едва держались за края повозки. Шальные кони понеслись быстрее ветра. Эдвард старался не отстать от Тома и успевал только указывать дорогу. Преимущество явно было на стороне крестьян. Аббатиса и Бьюкенены, видя перед собой разъяренную толпу, решили не ввязываться в драку. Они повернули коней, и что есть силы, помчались вслед за уносящейся повозкой. Им вслед полетели колья и вилы, возле головы аббатисы пролетел топор.

Опасаясь погони, отряд мчался через лес всю ночь. Уже под утро, окончательно выбившись из сил, решили несмотря ни на что сделать привал. Лошади страшно хрипели, захлебываясь собственной пеной, от разгоряченных боков животных шел легкий пар.

– Если не сделать остановку, мы потеряем коней, – прокричал аббатисе Кевин. Женщина согласно кивнула головой.

Подальше от дороги, на меже пашни, возле стогов сена, припорошенных снегом, развели костер. Том до рассвета ухаживал за лошадьми, растирал им насухо спины и давал понемногу воды из соседнего ручья. Люди устали так, что все отказались от еды, только леди Мария попросила горячего молока. Вид девушки не понравился аббатисе Клод. Её трясло, как в лихорадке, бледность и изможденность девичьего лица не ускользнули от взора аббатисы.

– Что с тобой, Мария? Тебе плохо? – спросила женщина.

– Нет, нет, леди Габриэлла, – попыталась успокоить свою покровительницу девушка. – Я просто немного устала. Вот посплю, и всё пройдет.

Для леди Марии подогрели на костре молоко, и девушка спокойно уснула. Не спалось только аббатисе Клод. Она не сводила глаз с Дижона Пьери. Художник делал безразличное лицо, но скрыть своего смятения ему всё-таки не удалось.

– Что кричал тот монах, когда указывал на вас пальцем, мессир Дижон? – не выдержала аббатиса.

– О чём вы, ваша светлость? – удивился художник. – Он выкрикивал молитву этой несчастной женщине, которую сельчане решили сжечь на костре. Разве у вас в Англии не так расправляются с ведьмами?

– Конечно, – согласилась аббатиса Клод, – в английских деревнях случаются расправы над ведьмами, и даже еще страшнее: несчастных женщин до смерти забивают камнями. Но не каждый священник приветствует такой суд. Есть и такие, которые открыто призывают не совершать жестокое насилие над ведьмами, а отдавать их в руки своих баронов.

– А какая здесь, по-вашему, разница? – улыбнулся Пьери. Аббатиса была не готова к такому вопросу и смутилась.

– По крайней мере, этих женщин не сжигают заживо на костре, а сажают в подземелье, сохраняя при этом жизнь, – ответила аббатиса Клод.

– И вы думаете, что тем самым приносите этим несчастным утешение и покой? Нет, ваша светлость, для верующих лучше сгореть безвинно на костре и явиться перед Создателем нашим, как жертва людской несправедливости, чем до конца своих дней гнить в вонючих подземельях и каждый день думать о том, что приближаешься к вратам ада.

Аббатиса отпрянула от своего собеседника.

– Значит, по-вашему, вся наша жизнь это лишь долгое ожидание огненного ада, а не служение заповедям Создателя нашего на благо воцарения на этой грешной земле мира и благоденствия? – изумилась женщина. – Ваши речи пугают меня, мессир Дижон. Скажите прямо, кто вы?

Дижон Пьери молчал. Он задумчиво смотрел на костёр, затем поднял голову вверх и стал созерцать небесные светила. Аббатиса Клод ждала ответа.

– Посмотрите на эти звезды, ваша светлость, – проговорил художник. – Разве не манят они вас своим холодным и постоянным светом, суля вам рай и блаженство на том свете, а я говорю вам: вы можете обрести всё это и на этой земле. Зачем нужны вам холодные стены церквей и мрачные кельи монастырей ваших? Зачем вы каждый день молитесь немым статуям и бледному лику Святой Девы? Посмотрите вокруг себя. Что вы видите? Бескрайние луга и высокие леса – вот ваши стены, небесный звездный купол – вот ваша крыша, Бог ваш – ваша душа, ибо только после смерти вашей душа переселится в другого человека, и уже этот добрый человек спасет вашу душу, а она, пройдя весь ад на земле, вознесется на небо и станет душой альбигойца.

– Альбигойца? – воскликнула аббатиса. – Так вы альбигоец?

Она вспомнила, как мэтр Доне рассказывал ей о тайных общинах этих людей, которые впали в ересь и разносили её между своими соотечественниками, как заразу. Они не боялись ни церкви, ни священников, ни баронов, ни короля. Не многие отрекались от своей веры и становились праведными католиками, других было приказано истреблять до седьмого колена.

Женщина отпрянула от Дижона Пьери, как от прокаженного. Она смотрела на него и не верила, что такое могло произойти именно с ней.

– Да, я – «добрый человек», – спокойно произнес Дижон Пьери и подбросил ветки в пылающий костёр.

Глава двенадцатая

В замке Пуатье по длинному и просторному коридору прохаживался высокий мужчина в одежде аббата. Он сильно нервничал и мял в руках кожаные перчатки. Его безобразный шрам над правым глазом еще больше вздулся и покраснел. От дверей приемной залы к нему уже спешил слуга графа де Пуатье.

– Я не люблю, когда меня заставляют ждать, – вскричал аббат на предложение слуги еще немного подождать. – Передайте вашему хозяину, что папа Иннокентий еще в мае сего года назначил меня своим легатом во всех делах, происходящих в Лангедоке и Окситании.

– Я всё это прекрасно знаю, дорогой Арно Амори.

Аббат подпрыгнул на месте от неожиданности. Прямо за его спиной стоял граф Альфонс де Пуатье с заспанным лицом, в парчовом халате и в шлепанцах на босую ногу. Его спешно разбудили посреди ночи в связи с неожиданным приездом отца Амори, поэтому граф еще не успел до конца проснуться.

– Вы так кричите, святой отец, что не только я узнаю о вашей тайной миссии, но и всё мое графство уже утром будет шушукаться об этом в каждой крестьянской лачуге.

– А мне всё равно! – не успокаивался аббат Амори. – Я видел его! Я видел его своими собственными глазами, как вижу сейчас вас.

– Кого? – спокойно спросил граф де Пуатье, усаживаясь на кресло принесенное слугами и теплее запахивая халат на груди.

– Дижона Пьери! Дижона Альбигойца!!! – вскричал аббат, захлебываясь собственной слюной. Он отшвырнул в сторону предложенный ему стул и яростно зашагал вокруг кресла графа де Пуатье.

– У меня сейчас нет людей, чтобы пуститься за ним в погоню. Мой отряд крестоносцев должен прибыть в Ангулем только через четыре дня. А за это время дьявол будет уже где угодно: в Лиможе, в Клермоле, в Ле-Пюи наконец!

– Ну, до Ле-Пюи, целая неделя езды, а то и больше, – зевнул сонно граф. – А ваш Дижон Альбигоец, наверное, идет пешком.

– Как бы не так, любезный де Пуатье! Как бы не так! – не унимался аббат Амори.– Он едет на превосходной повозке, и у него есть целый отряд: человек пять или шесть, я не успел сосчитать. Они так быстро умчались на своих лошадях, что только сам дьявол мог управлять этими животными.

– Ну, вы, наверное, слегка преувеличиваете, отец Амори. После длительного переезда по нашим графствам вы очень устали, вам нужно отдохнуть, – графа де Пуатье все больше клонило в сон, и он уже начал сожалеть, что из-за какого-то Дижона Альбигойца его подняли с теплой постели.