Абонент вне сети

– За водкой старому пню бегать, за бабами, – передразнил я.

Личность есть неизменное в изменениях. Я помнил глаза Артема, когда однажды на 23 февраля он выпил со своим начальником тет-а-тет и понял, что он в команде. Так радуются отцы у роддома. Я помнил эти же глаза, когда с подачи того же начальника его выгнали на улицу. В них была готовность анатомировать младенцев за небольшой кабинет у сортира. Сегодня он зарабатывал геморрой в огромном кожаном кресле главы медицинского центра, и в глазах его светилась уверенность, что он наверху Джомолунгмы.

– Не обижайся, Тема, – улыбнулся я. – Спасибо за заботу, но я вообще существо нестроевое. Хочешь, я о тебе статью напишу?

– Конечно, хочу, – отозвался Пухов. – Но ты подумай. Люди таких должностей по несколько лет дожидаются.

Автомобиль Артема мы поставили на стоянку рядом с его домом. Потом остановили такси и через десять минут были в квартире Лики. В единственной комнате был разложен стол, накрытый клеенкой. Девушки, завитые и чинные как домострой, выставляли на него водку и сок, миски с оливье и тарелки с бутербродами, банки с огурцами и шпротами, которые вскрывал Коля. Парни на кухне рассказывали байки, стараясь не смеяться громко. Коган сидел за пианино и наигрывал восхищенной Вере Николаевне свои пьесы, которые наглым образом воровал у него Джордж Бенсон. На том же пианино стояла фотография Дэна, от которой отвалилась траурная лента. Зато перед началом застолья Лика поставила к фото рюмку водки и кусок хлеба. Хотя Дэн не любил ни того ни другого.

Наконец все расселись вокруг стола и замолчали. Поднялась Лика:

– Мне очень повезло с братом, – у нее подрагивала рука с бокалом бордо. – Но поняла я это только сегодня. Господи, я говорю какую-то чушь, как в кино. Я не знаю, что еще сказать. Пусть земля ему будет пухом.

– Хороший парень был, порядочный, – громко добавила Вера Николаевна. – Сейчас таких нет.

Половина салата разошлась мгновенно. Две следующие рюмки пролетели с промежутками в три минуты. Тихонов сказал, что ни у кого не встречал такого таланта зарабатывать деньги. Затем Серж взволнованно сообщил, что теперь ему не к кому будет зайти во время вечерней прогулки. И это для него большая потеря.

Это говорили те же самые парни, вместе с которыми мы со школы делились кусками жизни, которые падали к нам в руки. Было время, когда для нас не существовало большего счастья, чем уважение друг друга. Ради этого Тихонов дрался с ментами, которые хотели забрать Сержа в вытрезвитель, а Дэн за бешеные деньги покупал лекарства для мамы Булкина, уверяя, что добыл их даром.

Это тоже было десять лет назад. С тех пор мы, словно репейником, обросли завистью и обидами. Но если бы кто-то из нас попытался внятно их сформулировать, то даже наседки в курятнике отказались бы нести яйца такому эгоцентристу. И тем не менее мы общались скорее по привычке, а дружба была мертвым псом, который разлагался внутри каждого из нас. Почему? Это очень непростой вопрос! Но иногда мне кажется, что, честно ответив на него, я пойму всё остальное, объясню катастрофу, лишившую нас счастья принадлежать не только себе. Сейчас среди моих однокорытников убить Дэна не способен только Серж. Он мог только навести.

После третьей, как положено, перекур на кухне.

– Угостите даму спичкой, – обратилась Лика к Когану, и я понял, что посиделка перестает быть томной.

– Сей момент, – Борис Павлович выудил из кармана брюк крохотную зажигалку и попытался высечь пламя. Чуда не произошло, поскольку любой палец маэстро был втрое толще корпуса огнива.

– Позвольте, – Лика прикурила сама и продолжила поставленным менторским голосом. – Я много слышала о вас от брата, а познакомиться, к сожалению, не доводилось. Могу ли я поинтересоваться вашими ближайшими планами?

– Прожить 82 года и 3 месяца, – Коган наклонил к собеседнице голову и затараторил: – Фатыр-зюда, Пиплара-тута, резус-фактор, Никарагуа, Комсомол-Ялдыр, Стерлитамак, Жукдерменеддин Гуракча.

– Дикция у вас прекрасная, – не растерялась Лика. – Я, правда, не поняла ничего.

– Вы не знаете, кто такой Гуракча? – отстранился Палыч. – Это же первый монгольский космонавт.

– А кто второй?

– Второго нет, – Коган вкрутил беломорину в пепельницу. – И вряд ли будет.

– Борис Павлович, – Лика вздернула голову. – Мне кажется, вы уходите от разговора о квартире, которую завещал вам Даня.

– Помилуйте, – в глазах музыканта засветилась хитреца, – я и не думаю оттуда уходить. Я устрою там студию. Или музей. Или, пардон, бордель.

– Или пропьете, – не выдержал ловивший каждое слово Коля, грозно опершись о холодильник.

– Или пропью, – согласился Коган. – Я только в одном уверен, юноша, что никто не пропьет эту квартиру лучше меня.

Старик прошествовал к столу и взял инициативу в свои руки. В последующие полчаса рюмки пустели еще четырежды. Между делом Пухов проинформировал, что после ремонта открылось кафе-сауна «Степашка» – место популярное у желающих выпить, подраться и свести пикантное знакомство. Хозяевам заведения такой имидж надоел: они вложились в интерьер, вместо бани оборудовали бильярдную, взвинтили цены и наняли охрану. Завсегдатаи были вынуждены отступить, но недалеко: Пухов нарвался на драку у скамейки в двадцати метрах от «Степашки». К счастью, он легкий и быстро бегает.

Тихонов предлагал немедленно отправиться туда и поквитаться, а заодно догнаться и снять баб. Булкин предупредил, что у него только сто рублей. Серж попросил у Пухова в долг до послезавтра, и Артем, чуть поколебавшись, показал ему средний палец.

На второй перекур я не пошел, и мне села на ухо Ликина подруга Люба. Ей было лет двадцать шесть, она была широка в кости и ни разу не улыбнулась. Она сообщила, что очень уважает Лику, которая без посторонней помощи пробилась в мир кино. К сожалению, на главные роли попадают только чьи-то жены и любовницы, но и Лика свое возьмет. Я тоже в этом не сомневался.

Сама рассказчица тоже сделала в кино первый шаг: изобразила в одном сериале мертвую проститутку. Это был ее прорыв. Пединститут Люба окончила три года назад и с тех пор размышляла, чем заниматься в жизни – не в школу же идти. Жить с родителями ей стало невыносимо, а на съем жилья не было денег. Барышня оказалась осведомлена, для каких изданий и о чем я пишу. Я зачем-то сказал «спасибо» и предложил познакомить ее с музыкальным обозревателем Задчиковым, который знал всех поющих и танцующих в России. На другом конце стола Любина подруга Инга сидела на коленях Пухова, в глазах которого молниями проносились различные варианты продолжения вечера.

За рюмкой никто не заметил, как исчезла из квартиры Марина. Ничего подобающего случаю она за столом не сказала. Лика возмутилась: вот, мол, какой равнодушной стерве ее брат дарил орхидеи.

Гости все хаотичнее циркулировали на кухню и обратно. Когда разбили первую тарелку, Коган сыграл на пианино «Реквием» Моцарта, а затем печальным баритоном исполнил «Черный ворон». Все четыре дамы, как и рассчитывал Палыч, немедленно залились слезами. Маэстро усилил эффект Вертинским, пробежал по Синатре и, по просьбе Веры Николаевны, готовой идти за ним хоть в постель, хоть в острог, зажег «Конфетки-бараночки».