Абонент вне сети

– Как сказать, – Паша достал из серванта чистую тарелку. – Вон на Новый год, помнишь, убой был на Введенской. Встретились два одиночества в магазине за полчаса до курантов, решили вместе отметить. Через час один проломил другому голову табуреткой и ушел дальше праздновать. До сих пор, кстати, «глухарем» висит.

– Да никуда он не денется, – на лицо Никиты легла тень уязвленного самолюбия. – Грохнет еще кого-нибудь, сразу два убоя и поднимем. Вы, Пал Саныч, рюмку выпьете?

– А есть? – оживился Паша.

– В морозилке литр лежит и на столе почти полная, – Никита принес с кухни пару рюмок и табуретку.

– И мне тоже, – подала голос Юля.

– Ты будешь? – обернулся ко мне Паша.

Я кивнул, представился и присел на подлокотник кресла.

– Ну, за удачу – чтоб не носить друг другу передачи, – Паша поднял наполненную до краев рюмку и забросил содержимое в рот, как уголь в паровозную топку.

Початая литруха разлетелась за полчаса под салаты, сервелат и шпроты. Никита рассказал свежую байку про пьяного мужика, который ночью в февральские заморозки решил помочиться с Тучкова моста и по неосторожности примерз гениталиями к металлическому ограждению. Люди в равнодушно пролетающих мимо авто не понимали его отчаянной жестикуляции, а охранявший мост милиционер куда-то отлучился. И только мобильный патруль Петроградского РУВД, пытливо высматривавший на улицах припозднившуюся добычу, проявил выдающийся пример христианской добродетели, съездив за чайником с кипятком в ближайший отдел. И даже не взял со спасенного ни копейки.

– Ну, за мужскую солидарность, – Паша вернулся с кухни с новой бутылкой. – С каждым может такое случиться.

Он вытер рукавом вспотевший лоб и поведал, что не всем сотрудникам органов свойственно подобное милосердие. Вот начальник их вытрезвителя обожает утром посадить перед собой свежепробудившегося гуляку и устроить ему мучительное возвращение воспоминаний. «Плохо ваше дело, гражданин, попытка изнасилования 13-летней школьницы – это не шутка. Вот и заявление ее имеется. А еще вы напали на водителя такси с целью отобрать его транспортное средство. Это, знаете ли, разбойное нападение, лет на восемь потянуть может. И как вы, петербуржец, вообще оказались у нас в Сыктывкаре?…» Собственно, удовольствие от таких бесед и помогало ему сохранить рассудок среди жертв народного раствора.

– Юленька, он ваш, – в комнате появился один из смурных экспертов, не спрашивая, налил себе водки в пивную кружку, щедро сглотнул и передал коллеге.

Юля подошла к покойнику, опустилась на колени и раскрыла рядом с ним пластмассовый чемоданчик. Неспешно надев резиновые перчатки, она повернула тело на бок, приспустила с него тренировочные и привычно, словно штепсель в розетку, сунула градусник в задний проход. Повернув к нам веселую мордашку, она спросила, был ли кто-нибудь на концерте Мадонны. Она даже не заметила, как на пороге у нее за спиной возникла дочь покойного – невысокая коренастая брюнетка лет сорока.

К счастью, обошлось без истерик. Долгие, как перед прыжком с парашютом, секунды дочь внимательно смотрела то на сгустки крови под посиневшим носом отца, то на женщину, ковыряющуюся у него в заднице, то на пьяных сыщиков, лица которых еще не покинул эффект влажно-горячих анекдотов. Она смотрела на все это, и гнев помогал ей держать лицо. В конце концов, женщина наклонилась к отцу и закрыла ему глаза.

– Вы уже задержали Малыгина? – громко спросила она голосом начинающего менеджера по продажам.

– А кто это? – спросил Никита.

– Валерий Павлович Малыгин, человек, который убил моего отца, – она слегка картавила и старалась произносить каждое слово максимально отчетливо. – Вчера днем я заезжала поздравить папу, и он ждал Малыгина к семи вечера. Они когда-то зимовали вместе в Антарктиде, он живет в Москве и приехал в Питер по делам. Где останавливался, не знаю. Проверьте гостиницы, аэропорты, вокзалы. Что вы сидите и давитесь этим салатом. Это я его вчера делала, и он получился неудачно.

Никита сунул в рот жвачку и предложил ценному свидетелю пройти в другую комнату – нужно было оформить ее показания.

– Я поехал к себе, держи меня в курсе, – сказал ему Паша и направился к выходу, снова споткнувшись о тело. Я пошел следом.

Мы спустились по лестнице и вышли на залитую солнцем улицу.

– Жалко девочку, – сказал Паша.

– Херово получилось, – отозвался я. – Чего-то меня поднакрыло. И как теперь работать?

– Как обычно.

– Ты теперь, наверное, героем будешь. Под твоим чутким руководством по горячим следам раскрыто тяжкое уголовное преступление.

– У нас хвалить не принято. Зато если следак страницы дела неправильно подошьет, мне взыскание влепят. У меня этих взысканий уже как блох на дворняге.

– А у меня друга на днях зарезали, Дэна. Точно так же – в квартире, кто-то из своих. Но у него детей не было, никто ему салаты накануне не готовил, а потому следствие быстро зашло в тупик.

Паша замедлил шаг, и лицо его стало суровым, как у человека, впервые услышавшего про террор «черных полковников».

– Какой район? – по привычке спросил он.

– Наш, – ответил я.

– Такие дела могут и через два года раскрыться, – сказал он с участием в голосе. – Мокрушник когда-нибудь проболтается, может, вещи с квартиры всплывут.

– Ага, жди. Я сам хочу разобраться, там ведь все на поверхности.

– В полицию поиграть решил? Дедукция, индукция, силлогизмы и модусы. Давай-давай. Расскажешь потом.

На том мы простились и разошлись в разные стороны Каменноостровского проспекта.

В сыщика я играл в последний раз в девятом классе, когда кто-то украл блок аудиокассет с квартиры моего одноклассника Пуси. Вся наша шайка недели две с подозрением заглядывала друг другу в глаза, а потом все забылось. Но десять кассет по девять рублей – это не жизнь великолепного Дэна. Мы привыкаем жить в несправедливом мире, хотя нам и не нравится в нем жить. Мы все знаем, что нужно делать, но не делаем этого. Потому что у нас есть по-настоящему важные дела – нам нужно зарабатывать деньги, ремонтировать квартиры, возвращать кредиты. Я впервые за долгие годы отметил, что во мне нарастает желание забить на все это ради идеалов правды и справедливости.

Собственно, эти размытые понятия составляли суть моей профессии. Ведь быть журналистом – значит быть ближе всех к реальности, запачкать ею руки. Но чтобы газетная правда продавалась в киосках, ее нужно разбавлять слухами в виде версий, как докторскую колбасу разбавляют мясом. Я хотел зарабатывать деньги, а не сидеть в дотационных изданиях и экономить на обедах. И оказался в издательском доме «Перископ».

В девяносто девятом двое армейских журналистов, попавших под сокращение, вложили заработанные гроши в издание развлекательного журнала «Малина», над созданием которого трудилась седовласая редакция из шести прожженных акробатов пера. Но опыт почему-то не трансформировался в тираж, несмотря на захватывающие истории про кругосветку Магеллана, детективы Алистера Маклина и выкройки бейсбольной кепки в рубрике «Сделай сам». Из творческого тупика не вывел даже ящик лимонной водки «Зверь», приобретенной учредителями для детерминации творческого потенциала. Скорее наоборот: когда удача постучалась в дверь редакционной каморки при строительном техникуме, ее почти никто не узнал.