Абраша

– Батюшка вы мой, какая разница! Саня же прав, еврею всё равно из-за чего его бьют, унижают, изгоняют.

– Разница, Татуша, именно в том, что одно дело – изгоняют или даже унижают по каким-то причинам: бытовым, религиозным, финансовым, теологическим – причинам, как правило, надуманным, хотя, иногда и реальным, ибо евреи далеко не ангелы. Другое же дело, когда уничтожают только за то, что еврей, нет, даже не иудей по вере, а еврей по крови. Не надо путать, как делают многие, почти все, ранние стадии этого явления, называемые античным или христианским антисемитизмом, с подлинным – расовым антисемитизмом.

– Все путают. Один ты такой умный.

– Да, я умный. И путают не все.

… Редко Саня с Сергеем цапается. Раньше вообще никогда такого не было. В последнее время все как-то раздражены. Хотя Сергея все любят, особенно Николенька. Его нельзя не любить. И он нас любит. Кого ему еще любить?

… И чего папа на дядю Сережу взъелся. Может, раздражает, что дядя Серёжа так много знает? Да нет, дядя Сережа всегда много знал, да и папа не только на него раздражается. Он и на маму, и на меня. Сейчас все раздраженные, ужас какой-то…

… Как она разгорячилась! Боже, что за чудная семья. Тата – просто красавица – недоступная, божественная. Умница. Даже представить невозможно, что Саня на неё иногда покрикивает – а без этого в семье, наверное, нельзя. Иногда они, видимо, ругаются. Они же люди. Нет, – небожители. Ночью они любят друг друга, как простые смертные, он раздвигает ее ноги, она целует его плечи, шею… О чём это я? Прости меня, Господи, прости. И спасибо Тебе, послал мне такую семью, мою семью и прости за грех мой, за падение мое. Не замолить его вовек…

Все замолчали. Было слышно, как сопит папа. Дядя Сережа налил себе полстопки коньяка. Мама откинулась на стуле и закрыла глаза.

– Притомилась, Татуша?

– Да нет. Как-то тоскливо и тревожно. Налейте-ка мне коньяку… Побольше, побольше. Вот так.

– Не много ли?

– Нет, Саня. Коньяк сосуды расширяет. А тревожно и тоскливо не только потому, что атмосфера вокруг заметно мрачнеет и предчувствия нехорошие, как верно наш Батюшка заметил…

Тата выпила залпом. Видимо, раньше она так коньяк не пила, и вообще вряд ли пила коньяк, коль скоро папа посмотрел на неё с удивлением, – подумал Кока. Мама от неожиданных впечатлений вытаращила глаза, закашлялась, схватила в рот кусочек яблока. Отдышавшись, она продолжила беседу, явно стремясь разрядить напряженную атмосферу.

– Сергей Александрович, но всё же общеизвестно, что, к примеру, клеймо «нечистых» «поклонников золотой ослиной голове» пошло еще от Манефона, то есть со времен 200-х годов до новой эры, со времен Птоломея Второго и живет по сей день, сегодняшние расовые, как говорите, антисемиты не брезгуют и этой глупостью.

– Точно, Татуша, точно. Наши яйцеголовые не брезгуют никакими протухшими отбросами. Только ты забыла добавить, что именно при Птоломее Втором Филадельфе или Птоломее Третьем число евреев, переселившихся в Александрию, увеличилось в разы. Антиеврейские инвективы не приводили, напрямую, во всяком случае, к физическому насилию и – это точно – никогда к ним не призывали. Иногда интеллектуальные бредни совпадали с бунтами черни, питаемыми чисто бытовыми, финансовыми причинами, но это не относилось впрямую к евреям: евреи побивали греков, греки – римлян, египтяне – тех и других и так далее. Надо быть объективным. Юдофобство постоянно стимулировалось и подпитывалось самосознанием иудеев, их уверенностью в своей богоизбранности. Из этого самосознания вылупились и развились такие категории, как религиозная исключительность, психологическая и социальная «особость». Евреи сознательно отгораживались от язычников, становясь, тем самым, чужими и чуждыми для всех остальных. Первоначально гетто появились потому, что иудеи стремились селиться и жить отдельно: территориально отчужденно от других, своим замкнутым миром. Кстати, и христиане на раннем этапе, прежде всего, своей «особостью», силой духа, убежденностью, пришедшими к ним по наследству от иудаизма, принимая мученическую смерть и страдания во имя своей веры, противостояли миру варваров – язычников, вызывая ненависть последних. Все противоречия, порой непримиримые, основывались на различиях традиций, жизненного уклада, общественного положения, разнонаправленных устремлений – евреи стремились к самоизоляции, в то время как окружающий мир тяготел к взаимообогащающемуся космополитизму. Наконец, религиозные мотивы со временем стали регулятором и побудительной силой антагонизма между иудаизмом и христианством, иудаизмом и исламом. Но! – Но никогда кровь, принадлежность к нации не лежали в основе антииудаизма. Ненависть и призыв к уничтожению – основа основ антисемитизма как социального явления. Расовый антисемитизм, повторяю для умственно отсталых, по своей природе отличается от античного или христианского антиеврейства.

– Ну ты, Батюшка, на грубость нарываешься!

– Прости. Хороший коньяк. Крепкий. За душу берет.

– Кстати, а ты знаешь, кто впервые в России выделил евреев не по религиозному признаку, а именно по национальному, по крови, так сказать?

– Конечно, Саня. Это каждый знает.

– Ну, положим, не каждый.

– «Марксизм и национальный вопрос» каждый советский человек должен был изучать. Раньше, во всяком случае.

– Да, Сережа, но не в ее первоначальном варианте, когда она еще называлась «Национальный вопрос и социал-демократия».

– О чем и о ком вы, мальчики?

– Здрасте, я – ваша тетя! Об усатом… Тараканище.

– Э-э, потише. Стены не каменные.

– Поразительно! В погромной, в общем-то, самодержавно-православной, азиатской, глубинно темной России и законодательство, и все административные акты, и общественное сознание не различало своих граждан, евреев в том числе, по национальной принадлежности, только по религиозной.

– Как, собственно, во всем цивилизованном мире.

– Да. И вот нашелся верный ученик Ленина, страстный коммунист-интернационалист, который стал определять людей только по их происхождению. Так что не Розенберг «Америку открыл».

– Так поднабрался, пока в Москве учился.

– Кто? Когда?

– Розенберг! Да прямо перед революцией, в нынешней Баумановке.

– Розенберг? Вот понятия не имела.

– Это неважно. Важно, что это обесчеловечивание, в антисемитизме выраженное, в корне отличается от всех других национальных розней, войн, конфликтов, ибо звериная суть…

– Сережа, ты не нервничай так.

– Да я спокоен, Саша, хотя ты, видимо и наверное, прав: трудно об этом «с холодным носом».

* * *

...

Секретно. Конфиденциально.

Владимир Сократович!

Отвечая на Ваш запрос, докладываю.

Вопреки нашим предположениям, вся информация не затрагивает современные реалии и сводится к двум направлениям: переосмысление российской истории 17–18 вв. и религиозно-национальные проблемы взаимоотношений христианского и иудейского миров. Во всяком случае, об этом свидетельствуют донесения « Лесника », которым, впрочем, безоговорочно доверять не следует – слишком очевидно пристрастное отношение последнего к объекту («пристрастное» – с разнонаправленными знаками: положительным и отрицательным).

По Вашей просьбе привожу в полном объеме наиболее характерные суждения « Лингвиста » относительно принципов осмысления российской истории. Коротко можно резюмировать, что впрямую под действия статей УК РСФСР « 190 – 1» , « 142» или « 70» эти высказывания, даже растиражированные, не подпадают. Однако аргументация и убедительность многих концепций « Лингвиста » делает их неприемлемыми. Большую опасность представляет сама направленность умозаключений « Л. », его перманентное стремление переосмыслить устоявшиеся истины, обелить знаковые – справедливо негативно интерпретируемые русскими и советскими учеными – фигуры отечественной истории, которые « Л. » считает «оболганными». Одна из главных концепций « Л »: беды России якобы в отторжении западных ценностей, шельмовании (пожизненном и потомками) прозападно настроенных правителей (Павел, Лжедмитрий). Подобная антирусская, антипатриотическая ориентация « Л. » работает на руку тех диссидентских групп, которые противопоставляют советскому образу жизни и историческому пути развития западные ценности (ст. 70 —???). Наконец, во всех исторических рассуждениях «Лингвиста» отчетливо прослеживаются ненужные аллюзии, которые могут быть истолкованы как « заведомо ложные клеветнические измышления » (ст. «190 – 1» УК РСФСР). К сожалению, в нашем УК нет статьи за фальсификацию отечественной истории или клевету на исторические личности и пр.

Чтобы лучше понять «нутро» (как Вы учили) объекта, привожу узловые моменты исторических экскурсов « Лингвиста », являющиеся компиляцией из его переписки, записанных разговоров, а также донесений « Лесника ».

Что же больше всего бесило именитое окружение Павла, равно, как и Первого Самозванца, равно как Петре III?.. Что заставляло историков всех мастей и всех социальных формаций – вплоть до марксистов-ленинцев (! – Н. Серг.) пинать ногами, глумиться над этими уже при жизни наказанными и ошельмованными личностями, что, главное, заставляло их врать?

(…)У ПАВЛА – не его «мальтийство», не экуменистические тенденции, хотя и тогда, и сегодня экуменизм воспринимается российским православным сознанием именно как сумасшествие. Покусился Павел на «священную корову» приближенной знати: «жить не по закону, а по понятиям». Петр Великий научил жить без закона, Екатерина Великая – жить, обходя законы, ею же и созданные, Павел наивно и часто беспомощно стал учить жить по закону . И не важно, в чем это выражалось: в возвращении десятков тысяч солдат с барских полей и усадеб в казармы, а офицеров – в свои полки – этих изнеженных, развращенных бездельем и светскими забавами, щеголявших в шикарных шубах с муфтами бездельников (это – по грязевой хляби тогдашних Невских першпектив – представляешь!).

Ты можешь возразить, что из армии отчисляли не только всю эту разложившуюся, «проекатеринившуюся» офицерскую массу, но и настоящих служак, опытных и преданных офицеров. Но и я не ангела рисую. Просто мне важно отделить зерна от плевел.

(…)Не эти нововведения в армии взбесили знать. Даже не попытки Павла проникнуть туда, куда давно «вход был запрещен» – в крепостную деревню – «оставь надежду всяк сюда входящий!». Хотя, конечно, закон 1797 года, запрещающий помещикам использовать труд крепостных более трех дней в неделю, вызвал бурю возмущения в барской России и волну одобрения в Европе, где справедливо расценили эти меры, как и попытку Павла остановить обезземеливание крестьян, как «шаги в нужном направлении» – к освобождению страны от рабства. Кстати, именно в этом ситуация с Павлом несколько напоминает ситуацию с Гришкой Отрепьевым. И в случае с Лжедмитрием, и в случае с Павлом, а точнее – с их беспримерно зверским убийством и, – с Гришкой – жуткой посмертной «одиссеей» мы встречаемся не только и не столько с очередным дворцовым переворотом, с необходимым и ординарным умерщвлением неугодного правителя, – мы встречаемся с проявлением личной ненависти, животной жестокости, основанной на страхе, инстинкте самозащиты. Так озверело убивать как Павла – били, табакеркой в висок, душили шарфом, опять добивали табакеркой, потом – уже полутруп – ногами в живот, по голове – могли только «кровники» – личные враги, смертельно обиженные и напуганные. Собственный страх обидчику не прощают.