Абсолютные неприятности
Шрифт:
И мы вчетвером: я, Тшанч и его обломы со стрелялками - выходим из этого их дурацкого храма и попадаем по узенькому коридорчику в помещение куда поинтереснее первого.
Зал длинный, полон мониторов, но изображение, похоже, инфракрасное. Не иначе, как у хозяев тепловое зрение есть - и то, как же они иначе ориентировались бы в кромешной темноте? Тут банальные глаза не тянут.
По моим впечатлениям, на мониторах только тусклые цветные пятна плавают, ничего разобрать, ясен перец, нельзя, но шестое чувство охотника с большой дороги подсказывает: центр слежения за поверхностью земли у них здесь. Я думаю, один из множества. А простую картинку какая-то, видно, спецуёвая
А Тшанч говорит:
– Мы тебя под колпаком держим с тех пор, как ты звездолёт на нашей орбите оставил. У нас система наблюдения за космосом имеется - и за воздухом, кстати. У тебя ведь и внутриатмосферный летательный аппарат был, правда?
Жутко приятно слышать.
– Был, да сплыл, - огрызаюсь.
– Вы, случайно, не скажете заодно, где он сейчас, всеведущие вы мои!?
– А вот это, - говорит, - уже интересная тема. Мы ведь не только пришельцами интересовались. Ими тоже, но главное не это. Пришельцы тут у нас бывали уже. Теплокровные, вроде тебя. Так что есть опыт в этом направлении. Мы знаем, что теплокровных инстинкт влечёт друг к другу - ваших, значит, влечёт или к нашим дикарям, или к лешакам, чтоб они передохли. И мы просто вынуждены присматривать, чтоб чужаки с лешаками не наломали дров. Осложнения нам ни к чему.
– А я не думал, что вы лешаков боитесь, - говорю.
– И здорово страшные?
У Тшанча - злобная такая ухмылочка по всей морде. Синусоидой.
– Почему - страшные?
– говорит.
– Вредные для нас, всего только. Эти их леса - вроде громадных информационных систем, коллективный разум с серьёзным влиянием и очень большими возможностями - сила, как ты понимаешь, неестественная. Или сверхъестественная - колдовство, волхование это... Но одно дело - информационные миражи, а другое - влияние на климат и сейсмичность. Последнее для нас особенно принципиально.
– Тесновато в одном мире?
– спрашиваю. Пусть думает, что сочувствую.
Тшанч зрачки сузил, нехорошо посмотрел.
– Тесно, - говорит. Звук такой, будто кто карандаши ломает - сердитый звук.
– Им с нами тоже тесно, тёплый. Они ведь нас считают болезнью мира. Мы же всё окружающее материально меняем, без всяких чар - по их меркам, раним, режем... И они меняются вместе с миром.
– Как это?
– говорю.
– Раньше, - поясняет, - существовала одна-единственная разновидность: неизменная в собственной форме, зато способная менять мир. А в последнее время появились мутанты. Мир они не меняют - но меняются сами. Какие-то нестабильные структуры, никто из нас не знает, энергетические или физические. Монстры.
– Почему, - говорю, - монстры?
– А тебе эти твари, по-видимому, очень милы и симпатичны, - и задирает один угол рта до глаза, а второй опускает к подбородку.
– До такой степени, что ты готов поступиться своим имуществом и желанием вернуться домой, чтобы удовлетворить их манию воровать?
– Ах, вот ты о чём!
– говорю. Прикидываюсь полным идиотом.
– Так ты об оборотнях! Так эти - гады, конечно. Поймал бы - ноги бы выдернул. Жаль, что они трудно ловятся.
– Ишь ты, - говорит. С человеческим ехидством, удивительное рядом.
– А мы думали, что это дикая самка ему хотела выдернуть конечности. А ты с ним весьма мирно общался.
– А что ты мне посоветовал бы?
– усмехаюсь.
– Сачком его ловить? Как бабочку? И думаешь, поймаю? Или стрелять в него? Умный какой! Ну, допустим, даже попаду - ну, повезет мне. Но как потом найти авиетку, если чёрт знает, куда он её запрятал?
И
Тшанч лучезарно, по-человечески, лыбится во всё хлебало, и на каждой челюсти у него по два ряда отличных зубов, загнутых внутрь и не дай бог, каких острых. И мне становится не по себе.– Вот мы и подошли, - говорит, - к самому главному. Мы поможем тебе вернуть твою машину. Ты сможешь вернуться домой. Но за это ты поучаствуешь в поимке нестабильной твари. Чем-то ты её весьма интересуешь. Поймать можно что угодно - была б хорошая ловушка, а развязать язык мы сумеем даже энергетической структуре - если поймём её основные свойства и выберем оптимальный метод воздействия. Они эмоциональны, тёплый. И они тоже смертны, я в этом не сомневаюсь.
Так что ж, думаю, вы, хладнокровные олухи, следили-следили, да так ничего и не поняли? Да какой бы он ни был, мой друг - энергетический глюк! Без него бы я шею свернул! Что ж я им, сука последняя - друзей за авиетки продавать?
– Можно помочь, - говорю, - но он, понимаешь, вроде как обиделся на меня. Наорал и обещал по гроб со мной не связываться. Так что фиговая я приманка. И кстати: как вы ловить-то будете?
А зелёное рыло лыбится и верхней грабкой за лопухом скребёт.
– Ловить - просто, - говорит.
– Силовым полем накроем. Но какое это имеет значение, если ты с ним на штыках? Ты же, оказывается, нам совершенно не нужен...
Час от часу не легче!
– Я только к тому, - говорю, - что они гонорные ребята, эти оборотни. А быть-то всё может.
Ни за что, думаю, не сунется. Во-первых, сердится. А если сущность у него всё-таки бабья, то ещё и к Аде ревнует. А во-вторых, объясните вы мне на милость, что общего у поля с телом? Секс? Смешно... Скорей, я ему просто игрушка.
А Тшанч так разулыбался - я думал, у него верхняя часть черепа отвалится. И в порядке поощрения гладит меня по шее своей шершавой ледышкой. Неземное блаженство.
– Вот так-то лучше, - говорит.
– Я уж подумал, что ты нам не союзник. Ты, может, его и не видел, а приборы зафиксировали около тебя... Ну, когда ты спал в ущелье, около выхода номер восемьдесят три. Так что ты ему зачем-то нужен, что бы он тебе ни плёл. Так что, тёплый, ты полезный. Ты постарайся - и домой вернёшься.
А я кивал, как собачка на пружинке, а сам думал, что кривая да нелёгкая меня на этот раз всё-таки не вывезли. Насильно подлецом делают! Ходят, гады, по волосам моих лесных подружек! Ну, будь положение хоть чуточку благоприятнее - я бы из их шкур ботинки не шил. Я бы предложил ими задницу подтирать, если только найдутся желающие извращенцы!
– Слушай, Тшанч, - говорю, - а где моя самка?
Никогда не думал, что нелюди могут так скабрёзно ухмыляться.
– Она что, - говорит, - тебя интересует как евгенический материал?
– Ну, - говорю.
– Положим. Тебя-то это почему заботит?
– Забавные, - говорит, - вы твари, теплокровные. Нежизнеспособная раса. Слишком тяжело достигаются комфортные условия для воспроизводства. Наши психологи интересуются моральными аспектами. Не хочешь заодно поучаствовать в работе по этой теме?
Вот интересно, думаю, как они это себе представляют? Собираются научно свечку держать? Класс! Да кто ж я им, в самом деле: приманка для оборотней или кролик подопытный? Не хреново, извините. Нет уж, господа, я начинаю войну на стороне лешаков. Я, ясное дело, не ксенофоб какой-нибудь там, и не шовинист, но не те это нелюди, чтобы с ними по-человечески общаться. Не такие, как Змей мой бесценный, к примеру, а гораздо хуже. Ну, а если я вступаю в войну, то никакими средствами не брезгую. Пусть знают, с кем связались.