Абсолютные неприятности

– Ну и вонючий же ты дракон, Снайк! В жизни таких не видал!

А Ада смотрит на него с омерзением, на меня - с презрением, и молчит. Как всегда.

Ори как Ори, и Ада как Ада. И у меня последние проблески понимания исчезли.

Я теперь сижу и жду, не скажет ли Ада хоть чего-нибудь замечательного. Но она молчит, только фыркает и косится. И я начинаю ждать, когда ей захочется спать, и она ко мне придёт. Даже если обниматься при лешаке ей неловко, то спать уж она должна прийти?! Просто так, без всякого этого... для тепла?

Так проходит с четверть часа. И, в конце концов, она идёт ложиться туда, где у неё постелено - через костёр от меня. И меня такая обида взяла! Кем она меня считает, интересно?! Своим оруженосцем, или как там это называется? В смысле - мальчиком на побегушках? Верно, думает, что жутко неотразимая и я никуда не денусь. Свистнет - и приползу. Размечталась.

– Слушай, - говорю, - подруга, ты там не замёрзнешь?

Наверное, у меня рожу перекосило или я яду переложил в это высказывание, потому что они на меня посмотрели вдвоём: Ори - с этаким весёлым удивлением, а Ада - подозрительно и странновато.

– Я к тому, - поясняю, корректно, прямо-таки светски, - что ты ж простужена, кажется? Может, тебя погреть?

Ори хихикнул - и очень неприлично. Ада его взглядом убила, меня, так скажем, ранила.

– Ори, - говорю, - ты любишь под дождём гулять?

– Не-а, - говорит.
– Не особенно.

А физиономия при этом совершенно порнографическая.

– Тогда, - говорю, - увянь и покройся пылью. А то как бы кто-нибудь не схлопотал по носу.

Улыбается во весь экран и демонстративно так поворачивается спиной. И говорит через плечо:

– Воркуйте на здоровье, мои дорогие, я вас не вижу и не слышу.

Вот же падла, думаю. Но отругиваться некогда. Охота с Адой прояснить кое-что, хотя, честно говоря, я на неё уже поменьше злюсь - Ори отвлёк. Знала бы - должна бы поблагодарить.

Гляжу, ждёт моя амазонка лихая, что я ещё выкину. И вид у неё угрюмый, и выглядит она довольно неприятно. Даже после всего, что было - неприятно, и всё тут. В смысле, абсолютно обыкновенно. Боевая машина в боевой готовности. К тому же сделала морду кирпичом, будто дико блюдёт свой дурацкий кодекс и в жизни никого не целовала. И я опять потихоньку начинаю закипать.

– Послушай, - говорю, - Ада, ты не могла бы мне объяснить кое-что?

– Что это?
– режет. Ледяным тоном: "вижу я тебя насквозь, самец убогий".

– Что, - говорю, - означают эти твои выверты, боевые, дружеские и всякие прочие, а?

– А твои?
– отвечает. Точно с такой же интонацией.

– Кончай, - говорю, - переводить стрелки, ладно? И заодно: перестанешь ты когда-нибудь изображать униженную и оскорблённую? Втравила ты меня, трах-тибидох, в дурацкую историю, которая ещё непонятно чем кончится, но я, заметь, терплю и молчу. Могу я при таком раскладе попросить хотя бы, чтоб ты себя по-человечески вела?!

А она как вскинется!

– А ты себя по-человечески ведёшь, Снайк?!
– кричит. Даже забыла от злости, что Ори слышит. Разоткровенничалась сгоряча.
– Это не я тебя втравила, ты сам напросился! Теперь-то я понимаю, зачем! Животное! Думаешь, не видно!?

У меня на минуту дар речи пропал. Ну ни фига себе! Я чуть не задохнулся, сейчас, думаю, я её всё-таки задушу, а после всю жизнь буду спать спокойно. Но взял себя в руки.

– Я, значит, животное?
– спрашиваю.
– Именно я, да? Ладно, я животное. Ты, в сущности, и раньше догадывалась. Тогда объясни мне, примитивному, что ж ты расшнуровываешься при животном-то? Животное не железное.

И вдруг вижу: теперь уже Ада выпучилась и ртом воздух хватает. Странно.

– Когда это я расшнуровывалась?!

И тут у неё в глазах, красиво выражаясь, сверкает молния понимания. И она моментально хватает меч и с размаху впиливает по Ори, который полулежит спиной к нам и хихикает.

Она должна была его тут же убить. Во-первых, он её не видел. Во-вторых, у него очень невыгодная поза была для того, чтобы увернуться. Слишком расслабленная, не сгруппированная. Но факт остаётся фактом.

Он очень легко увернулся. И вскочил на ноги. И пошла потеха.

Я очень немало видел в жизни, но я никогда не видал ни до этого, ни после, чтобы кто-нибудь так издевался, как Ори тогда над Адой.

Она классно владела мечом, как ас, заложусь, лучше большинства моих знакомых мужчин. Но Ори ей было не достать. Он ускользал, прямо-таки утекал, он превратился во что-то аморфное, без мускулов и костей. Ада каждый раз промахивалась сантиметра на полтора, никак не больше, а он хихикал и кривлялся, и строил ей глазки, и посылал воздушные поцелуйчики. Шоу. Через пару минут - она вся в поту, а он как новенький, всё нипочём. И если Ада случайно не прирезала меня, так это только потому, что Ори, видать, из гуманных соображений, не приближался ко мне особенно.

Ну, от стен - искры, от костра - дым и копоть, Ада бесится всё сильнее, а лешаку всё забавнее. Он умудряется ещё и комментировать происходящее. В излюбленной манере:

– О, пресвятые небеса, ка-кой кош-мар! Главное - не порежься, он острый! Ах, великая жрица, меня не жалеешь - скалу пожалей! Ада, глянь, паук ползёт!

Я, честно говоря, завис и протормозил минуты полторы. Сидел и тупо наблюдал за этой комедией. Но тут Ори брякнул:

– Ах, Ада, оставь мне мою жалкую жизнь, а то разобьёшь Снайку сердце! Он же, как мы с тобой знаем, не железный, ему будет жаль звездоликую...

И в этот момент до меня всё дошло в тончайших нюансах.

Хватаю бластер и рявкаю свирепо:

– Отдавай авиетку, зараза!

Ну, и мне честно уделяют частичку красноречия:

– А тебе жалко этой безделушки для любимой женщ-щины?! Ах, жестокий! Знаю, знаю, ты хочешь улететь домой, а меня бросить!

И всё это говорится из таких несусветных поз, с такими минами - падай и отползай! И у меня щёки горят и срывается планка - и я, распоследний кретин, расширяю луч, насколько могу, и очень удачно засаживаю импульс в стену пещеры рядом с Адиной головой. Ада шарахается, камни сыплются, порода плавится, трескается и стекленеет, жарища сразу настаёт, как в том самом мартеновском цеху, дышать нечем - а у меня над самым ухом голосок, наинежнейший:

– Ах, убил, злодей! Ужасно, ужасно - ах, умираю! Снайк, изверг, как ты мог!?

Пылища, дымище, ни чёрта не видно, зато я чувствую, как по моей щеке проводят тёпленькой ладошкой - и поймать её я, натурально, не успеваю.

– Ада!
– кричу.
– Ты жива?!

И слышу: откуда-то из дыма кашляют и хрипят злобно:

– Жива, придурок!

А совсем рядом - голосочек-колокольчик:

– Фу, какая ты грубая и неженственная! А ещё жрица Третьей Луны...

А дым тем временем постепенно оседает. Обрисовывается Ада с самой злобной гримасой на закопчённой роже, страшный разгром - и тоненькая фигурка этого подонка у самого входа, на фоне позлащённого неба. И у него в руках пучок горящих веточек - а костра уже не существует в природе.