Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Это ребенок? Ребенок? Что они сделали с ребенком?

Пух прорастал в кожу, и накрывал лицо белой маской. Но вот дрогнули ресницы, младенец завозился и раскрыл беззубый рот.

Ева оттеснила его от короба.

– Ничего. Это ее дети. Дочери Евы.

Она закрыла крышку и ладонью смахнула отсутствующую пыль.

– Идем. Похоже, теперь она полуживородяща. Эмбрионы дозревают в кувезах. Разумное решение. Смотри,

Глеб, все, что ты видишь - это дочери Евы.

Они едят ее плоть и пьют ее кровь.

– Что?
– Ева-дубль остановилась.
– Что ты сказал?

А разве он произнес это вслух? Получается, что так.

– Правильно!
– Ева хлопнула себя по лбу.
– Конечно! Эталон. Мерка, по которой скроен этот долбанный улей!

Где под землей растут младенцы, а вырастая, выходят на поверхность. Надевают желтые свитера, юбки и халаты, притворяются людьми, и кто-то скажет, что они действительно люди.

Почти.

– Идем! Надо спешить. Мы должны ее остановить!

И Ева потянула Глеба за собой. Он побежал, пытаясь поскорей пересечь широкую тропу между пластиковыми инкубаторами. Спящие младенцы смотрели вслед.

Кажется, улыбались.

Железный занавес очередной двери распахнулся, пропуская Глеба в жерловину коридора. Сизые плиты, сдвинутые до того плотно, что швы между ними не заметны. Врезанные ленты ламп. Пуки проводов, перетянутые пластиковыми кольцами. Гудение генератора, ощущаемое сквозь стены.

– Мы под бункером, - сказала Ева, облизывая пальцы.
– Мы ведь под бункером?

Пожалуй. А значит, почти у цели.

Он успел приблизиться к ней еще на несколько шагов, когда в шею вошла игла. Глеб хотел вытянуть ее и поймал еще одну.

Мир закувыркался, расплываясь беззубой младенческой улыбкой. У мира были синие глаза и бешеный пульс, которым захлебнулось сердце.

Убрав пневматический пистолет, Ева подняла и огнестрельный.

Все шло хорошо. Ева переступила через лежащего и двинулась к цели, напевая:

– На золотом крыльце сидели...

Интерлюдия 2. Когда взрослые остаются детьми.

Она все-таки приехала на похороны, хотя Адам предупреждал, что присутствие ее будет не уместно. Ей было наплевать на предупреждения, а может, Ева нарочно явилась, надеясь позлить его.

Не вышло. Настроение

Адама не располагало к злости. Он просто отметил ярко-красный цвет ее авто и черный костюм с короткой плиссированной юбкой. К ней прилагался жилет с длинными фалдами-хвостами и высокий цилиндр. Белый атлас головного убора неплохо сочетался с голубыми волосами Евы. В одной руке Ева несла торт, в другой - трость.

– Привет всем, - сказала она и помахала рукой, той, которая с тростью.
– Я не сильно опоздала?

Люди повернулись к ней. Смотрели. Злились. Молчали.

И Ева с легкостью разбила тишину:

– А тут даже красиво. Эти деревья, эти памятники... готикой отдает.

Торт она поставила на гроб и, подойдя к Адаму, поцеловала. По-сестрински, в щеку, но прикосновение ее губ все равно было неприятно.

– Зачем ты тут?
– шепотом поинтересовался он, разглядывая собравшихся. На лицах читалась неодобрение. Пухлая женщина в черном прекратила плакать и лишь мяла платок. Долговязый парень с косой белой челкой изо всех сил пытался казаться невозмутимым. У него не получалось.

– А ты зачем?
– парировала вопрос Ева.

– Могла бы не выпендриваться.

– Ну, - Ева взяла его под руку.
– Это вы выпендриваетесь. И знаете, что выпендриваетесь. Похороны гроба. Что может быть идиотичнее?

– Поэтому торт?

– Он траурный. В черной глазури. Вкусная, кстати.

Откашлявшись, священник продолжил прерванную молитву. Женщина зарыдала. Парень, склонившись к ней, стал нашептывать что-то на ухо. Жаль, слов не слышно.

– Жаль, слов не слышно, - повторила вслух Ева.
– Тебе ведь тоже интересно? Я знаю. Мы одинаковые.

– Мы разные.

Адам явился на кладбище в назначенный срок. Он выбрал костюм, соответствующий представлению среднестатистического человека о трауре. Он принес розы и лилии. Он выразил сочувствие родственникам.

Его действия не усилили дисгармонию между людьми и бессмертными.

Инцидент не получит негативного общественного резонанса.

– Ты из-за нее велел серию ликвидировать?
– спросила Ева, постукивая набалдашником трости по надгробью.

– Потом.

– Сейчас.

Стук становился сильнее. Надгробье крошилось. Священник сбивался. Скорей бы закончилось все. И права Ева: все это не более, чем ритуализированный фарс.

Поделиться с друзьями: