Афганский рубеж 3
Шрифт:
Через проход в глиняной стене один из пастухов прямо сейчас выводил пастись овец. По одной из редких грунтовых дорог медленно, покачиваясь из стороны в сторону, ехала гружённая «барбухайка». Несколько мальчишек забрались на крышу дома и машут нам руками.
— Как-то уж слишком всё мирно, — сказал я, не веря в столь радостное приветствие от местных детей.
— Два года почти прошло, как мы основные боевые действия закончили, командир, — ответил мне Алексей.
— Ещё немного и вообще уйдём отсюда. Оставим всё местной власти. Я же правильно думаю? — предположил Петруха.
—
Как только наши войска уйдут, возникнет вакуум. И наше место займут другие. С этими мыслями я вновь бросил взгляд влево. Пустыня Регистан уходила на юг всё дальше за горизонт. Именно там был «грозный» сосед Афганистана — Пакистан, который всегда имел виды на приграничную территорию Демократической Республики. А за ним стоит главный геополитический противник Советского Союза — США.
— Консул, 902му, на связь, — запросил я руководителя полётами, назвав позывной аэродрома Лашкаргах.
— Отвечаю, 902й, доброе утро!
— Консул, 902й доброе утро от нашего дружного экипажа! С Мирванса к вам двумя «шмелями». Со мной 901й. Подход и условия прошу.
Руководитель полётами передал мне ветер у земли и посадочный курс в Лашкаргахе. Через несколько минут мы уже вышли напрямую перед посадкой. Перед глазами был аэродром, полоса и стоянки которого были выложены из ребристых плит К-1Д.
Аккуратно приземлились на указанное место и по командам руководителя начали заруливать. Вертолёт слегка подпрыгивал на неровностях плит, а стоящие на стоянке техники внимательно рассматривали нас, будто «деды» прибывших новобранцев.
— А тут всегда так ходят? — удивился Пётр, намекая на форму одежды у личного состава.
Действительно, среди инженерно-технического состава особого рвения к соблюдению формы одежды не было. Кто-то с голым торсом, кто-то в гражданской кепке и майке. А есть кто и в шортах и тапочках. Сразу видно, что основное командование находится далеко от этого аэродрома.
Чуть дальше можно увидеть ровные ряды модулей, палаток и других строений. Дорожки выложены из камней и досок. Рядом с одним или двумя зданиями высажены в ряд деревья. Всегда удивлялся, как на такой жаре вообще удалось выжить
Местная отдельная 305я вертолётная эскадрилья входила в состав полка, размещённого в Кандагаре. Но судя по количеству техники, я бы пересмотрел статус «эскадрильи».
— Тут на стоянке только 20 вертолётов. А ведь ещё и на задачу улетели сто процентов несколько, — продолжал поражаться масштабами Лашкаргаха Петруха.
На местах стоянки стояли в готовности к вылету несколько Ми-24 и Ми-8. Отдельно разместились два Ми-6, которые прямо сейчас разгружали солдаты и техники. С полосы, поднимая пылевые вихри, взлетала очередная пара «шмелей». Причём у каждого подвешены дополнительные топливные баки.
Готовятся к погрузке на Ми-8 группа в костюмах КЗС и «прыжковках». Видимо, на очередную задачу выходит группа спецназа. Прорулив запускающийся Ми-24, я свернул на свободное место и начал разворачиваться по командам техника. Здесь уже и представители нашей испытательной бригады. Вид
у всех радостно-измученный. К такой жаре не привыкли, а уж к раннему подъёму тем более.На часах сейчас почти 10 утра. Самый разгар «рабочего дня» в Афганистане. Ещё два часа и будет уже не до полётов.
— Консул, 902й, зарулили, выключаемся. Спасибо! До связи! — доложил я.
— С прибытием! — ответил мне руководитель полётами.
Открыв дверь кабины, меня тут же обдало знойным воздухом. Моментально песок осел на губах, а в глаз попала песчинка. Пока вылезал, услышал как вскрикнул Петруха.
— Я его предупреждал, чтоб не трогал фюзеляж, — сказал мне Лёха, доставая заглушки и чехлы из грузовой кабины Ми-24.
— Да я тоже. Молодой ещё!
Действительно, обшивка нагревается так, что можно получить ожог моментально. Вот и Петруха схватился за такое «тёплое» место.
Инженеры подошли к вертолёту, чтобы узнать, как вела себя машины. Нареканий у меня не было. Осталось узнать мнение Евича и его товарища. Они как раз зарулили на стоянку и начали выключаться. Через две минуты Андрей Вячеславович уже всех радостно приветствовал на стоянке.
— Сан Саныч, курорт же! — вознёс он руки к небу, подойдя ко мне и пожав руку.
— Просто Сочи в разгар сезона, — ответил я.
— Размещаемся и сразу в штаб. Надо установить контакт с местными. О нас все знают, так что…
Договорить Евич не успел. Прервал наш разговор громкий крик напарника Андрея Вячеславовича. И мне этот человек не нравится от слова «совсем».
— Где АПА, я вас спрашиваю?! Что это за стоянка?! Хрен знает где поставили, — продолжал он возмущаться, буквально срывая с себя шлем.
— Я сейчас, — сказал Евич и пошёл к «крикуну».
До нашего отлёта из Чкаловской, я с ним никогда не встречался. Но в Торске об этом человеке часто ходят слухи. Причём не самые хорошие.
Звали этого человека Захар Щетов. По регалиям, он большой молодец. Лётчик-испытатель первого класса, награждён орденами Ленина и Октябрьской революции, передовик и массовик-затейник. Но как человек — говно. Исходя из его фамилии, «подпольная» кличка у него «товарищ Щет».
Ему то еда в столовой не нравится, то как инженер ему объяснил задание на полёт. А уж к военным лётчикам у него отношение специфическое.
По его словам, мы не умеем правильно понимать технику и документы. А также следовать его рекомендациям. Вместо них предпочитаем положения документов и свой опыт эксплуатации. И этого опыта, по словам Щетова, у нас совсем нет.
— А почему Щетов в Торске больше не появляется? — спросил Петруха, дуя на ладонь.
— Он сказал, что мы «снарядоголовые».
— И всё?
— А потом нашлись те, кто ему объяснил, что он не прав. Не совсем любезно, конечно.
Вот что значит человек пришёл в испытатели не из военной авиации. Хотя многие коллеги Щетова были из аэроклубов и гражданских структур, но никогда бы не позволили себе так себя вести с коллегами. Так что он один такой говнюк.
Петруха отошёл от первоначальных впечатлений от прибытия в Лашкаргах и уже спокойно разговаривал. Солнце сильно припекало голову, поэтому я поторопился надеть кепку.