Академия проклятий и любви

— О чем ты говоришь? — спросила я. — Эсма, во что ты вляпалась? Посмотри на себя. То, что сейчас с тобой происходит, это ненормально.

— Нет, это нормально, — упрямо сказала она. — Ты просто не понимаешь, ты преувеличиваешь. Со мной все в полном порядке. Просто оставь меня в покое, Кора. Ради моего и твоего блага не лезь ко мне, ладно? Просто забудь. Сегодня ты ничего не видела.

Она прошла мимо меня и заперлась в ванной.

Я же была в полной растерянности и действительно не знала, что делать.

Рассказывать отцу? Но он обвинит меня в том, что я не уследила за Эсмой, и тогда меня ждет явно что-то страшное, как, впрочем, и Эсму, потому что отец точно не простит даже ей бесчестное поведение, позорящее его имя.

Но когда Эсма говорила о неприятностях, она вряд ли имела в виду отца, так во что же моя сестра вляпалась?

И как можно вообще найти подобные неприятности в лучшей академии с идеальной репутацией? Что ж, Эсма меня какой раз неприятно поражала.

Где же ты, мама?

Утром мы с Эсмой играли в гляделки, но весьма специфичные. Я постоянно бросала на неё тяжелые взгляды, а она делала вид, что их не замечает.

— Ну что ты так на меня смотришь? — все-таки не выдержав, спросила сестра. — Сегодняшний выходной ты решила провести за укоряющими и разочарованными вздохами?

— Меня интересует, как сегодняшний выходной проведешь ты, — сказала я, — пойдешь куда-то развлекаться? Или опять будешь жевать те странные цветы?

— Забудь об этих цветах, Кора! — Эсма мученически взвыла. — Да, я вчера переборщила с лепестками малисов, поэтому мне стало плохо. Сейчас уже все нормально.

Эсма на самом деле выглядела лучше. Мертвенная бледность, которая вчера меня так напугала, исчезла, и теперь передо мной была почти привычная сестра. Только взгляд у неё изменился: стал тяжелым, даже взрослым, будто утратившим беззаботность. Или это мне так просто казалось?

— Кора, — повторила сестра, — со мной всё в порядке. И если ты еще раз вмешаешься в мою жизнь, добром это не закончится.

— Ты мне угрожаешь? — хмыкнула я. — Или пытаешься напугать? В любом случае это звучит, как ребячество. Эсма, — я устало потерла глаза, — я прошу тебя, перестань делать глупости и возьмись за ум, пока не поздно.

— А я прошу перестать со мной нянчиться.

— Всё, — отрезала я, — поступай, как знаешь.

Я действительно устала с ней спорить, устала беспокоиться о ней. При чем я знала, что беспокойство моё не было искренним, оно было скорее машинальным, привычным. Я не любила сестру, но моё безмерное чувство ответственности не могло успокоиться при виде того, как человек рядом со мной разрушает собственную жизнь, поэтому я и пыталась хоть как-то достучаться до Эсмы. Но это было бесполезно.

— Сегодня я вернусь поздно. — сообщила мне Эсма.

— Можешь вообще не возвращаться, — пожала плечами я, а потом не удержалась, — кстати, а где вы собираетесь?

Эсма замерла на мгновение, а затем медленно развернулась ко мне, светясь подозрением.

— А зачем тебе знать?

— А мне нельзя знать?

— Нет, нельзя, — Эсма покачала головой, — прости, сестренка, но есть мир, куда тебе дорога закрыта. Во-первых, ты там не приживешься, а, во-вторых, ты можешь доставить лишние проблемы. Я же тебя знаю.

Эсма говорила пусть и странно, но суть я уловила. Сестра боялась, что я смогу дойти до руководства и добиться того, чтобы ночные вечеринки прикрыли. Что ж, правильно боится.

— Между прочим, — Эсма поспешила перевести тему, — что у тебя с этим красавчиком?

— С каким?

— А что, есть варианты?

Я вздохнула, чуть не ляпнув со злости, что да, вообще-то есть.

— Эсма, у меня ни с кем ничего нет. И впредь не задавай подобных вопросов и в мою личную жизнь не лезь.

— Чтобы лезть в личную жизнь, надо, чтобы эта жизнь была, — веско заметила сестра. — Какая же ты бука.

На этом наш диалог подошел к концу. Эсма развалилась на кровати и задремала, пригретая солнечными лучами, которые освещали её кровать, падая сквозь большое окно. Я же засела с книгой и попыталась погрузиться в чтение, однако сознание отказывалось цепляться за строчки, и я прочитывала страницы, не вникая в их содержание.

Окончательным поражением в попытках сосредоточиться на книге стал стук в дверь, который отвлек меня. Я покосилась на недоумевающую Эсму и пошла открывать незваному гостю.

За дверью оказался посыльный нашего отца, а у его ног стоял мой чемодан. Ну, тот чемодан, который Эсма благополучно оставила дома, заменив его на свою сумку.

— Добрый день, — улыбнулся он, потом зашел в комнату и поставил чемодан у стены. — Это для вас. — посыльный взглянул на меня, а потом обратился к Эсме. — А вам мне велено передать письмо.

Эсма оживленно подбежала к посыльному и буквально вырвала из его рук конверт, потом радостно воскликнула:

— Ой, постойте, у меня для папы с мамой тоже письма, которые надо им передать.

Пока Эсма суетилась, я спросила у посыльного:

— Как вы сюда прошли? В жилой корпус разрешен вход только для учащихся.

— О, — он учтиво склонил голову, — ваш отец выдал мне специальное разрешение, чтобы я доставил чемодан до самой двери, а также удостоверился, что вы живете в хороших условиях. — Он прокурорским взглядом обвел комнату.

Что ж, понятно. Отец, как обычно, использует свои связи. Интересно, и почему он сам сюда не заявился, чтобы посмотреть на свою ненаглядную любимую дочку? Я с почти забытой тоской посмотрела на конверт, который был адресован Эсме.

Посыльный взял письма сестры, пожелал хорошего дня и ушел. Эсма же уселась читать отцовское письмо с самодовольной усмешкой. Она иногда бросала на меня торжествующие взгляды, которые не могли не нервировать. Неужели Эсме еще не надоело упиваться своим превосходством надо мной? За столько-то лет…

Я открыла свой чемодан и начала перебирать вещи. Вдохнув приветливый аромат родных книг, я бережно расставила их на настенной полке. Потом распахнула шкатулку с украшениями и взяла в руки мамину брошь.

Грифон, расправляющий свои крылья, был символом академии. Заключенный в кольцо, застывший с поднятыми лапами и раскрывший в ярости клюв, он служил её эмблемой. Я провела пальцами по холодному металлу, потом прицепила брошь к кофте на груди и прижала её ладонью, пытаясь согреть.

Вообще, мне повезло, что я сумела сохранить это украшение, потому что отец избавился от всех вещей его бывшей жены, от всех напоминаний о ней. Ну, кроме меня. Хотя я была уверена, что являюсь самым ярким напоминанием.