Академия Высших: студенты

Мурасаки пробовал отшатнуться, но не смог. Констанция опустила руку, но он продолжал стоять. Это было похоже на липкие нити, которые опутывают изнутри волю, мысли, желания. Стоит порвать одну, появятся новые. Мурасаки чувствовал, как они разворачивают его, как тело живет словно своей отдельной жизнью, делает шаг вперед и еще один. Проклятье! Он готов был кричать от ярости и бессилия, но когда она скручивала его так, он не мог даже открыть рот без разрешения Констанции.

Конечно, он сопротивлялся, как мог. Но казалось, нити ментального контроля только крепли от каждой его попытки освободиться, вернуть себе свободу, как будто подпитывались его сопротивлением. И чем дальше, тем меньше оставалось от желания сопротивляться, хотелось, чтобы быстрее все закончилось, чтобы Констанция уже получила свое и оставила его в покое. Мурасаки рывком распахнул шкаф. Протянул руку к сложенному свитеру. Уронил голову на сгиб локтя. Как он будет себя ненавидеть за то, что он делает! Нельзя же так! Мурасаки попробовал сконцентрироваться, собрать всю свою волю и понял, что пока он пытается сопротивляться, его тело, его собственные руки уже достали свитер с полки. Бесполезно! Все его усилия бесполезны!

Его хватило только на то, чтобы подойдя к Констанции, уронить свитер на пол. Отдать ей в руки он его не мог. Констанция нагнулась, подняла свитер и недовольно посмотрела на Мурасаки.

– И зачем надо было устраивать этот концерт?

Мурасаки молчал.

Констанция развернулась и вышла. Хлопнула дверь. Мурасаки осел на пол. Его трясло, как в лихорадке. Он не понимал, холодно ему или жарко, совсем как тогда, в душе. По лицу стекал пот вперемешку со слезами. Каждая, каждая его попытка вырваться на свободу заканчивалась полным и сокрушительным поражением. Кто он такой перед Констанцией? Кто она такая, что с легкостью подчинила его себе? Как вырваться из этого рабства?

Когда он пытался проделать в прошлый раз, рядом с ним была Сигма, которая каким-то непостижимым образом поняла, что ему надо, хоть он и сопротивлялся ее помощи, как последний придурок. Мурасаки вздохнул и поднялся. Держась за стенку, добрел до ванной комнаты. Включил воду и застыл перед зеркалом. И Сигма видела его в таком виде? Череп, обтянутый кожей, и то выглядит привлекательнее. Впрочем, какая разница, как он тогда выглядел? Вопрос, чем он тогда думал, что попытался в тот момент порвать поводок. Потому что, кажется, любая попытка освободиться делает эту связь еще прочнее. И неизвестно, чем она обернется в следующий раз. А что он будет, можно не сомневаться, ведь у Констанции на него большие планы!

Мурасаки умылся, вернее, заставил себя умыться и вытереть лицо, высушить волосы. Потому что сам собой он в себя не придет. Ему нужна еда. А еда есть только в студенческом центре. И как бы тяжело ему ни было, он туда дойдет. Потому что хватит уже сидеть и сходить с ума, пора что-то делать! Делать по-настоящему!

Глава 32. Бывшие друзья

Сил хватило ровно для того, чтобы войти в студенческий центр. Не сил даже, а силы воли. Силы давно исчезли. Еще тогда, когда Мурасаки пробовал освободиться от Констанции. Как же глупо было думать, что это получится сделать вот так – простым сопротивлением, простым упрямством, упереться ногами в пол и не пойти… Как же это по-детски! А как будет по-взрослому? Что он должен сделать, чтобы порвать эту связь или освободиться от нее? Почему он до сих пор не выяснил, а?

Мурасаки вошел в холл студенческого центра, привалился к ближайшей колоне, отдышался и медленно пошел дальше. Каждый шаг отзывался эхом, расходился затихающим стуком, как расходятся от брошенного камня круги по воде. Странно, сколько раз он ходил здесь, а никогда не обращал внимания на странную акустику. Наверное, поэтому студенческий центр всегда казался таким оживленным, многоголосым, многолюдным. Как будто вокруг постоянно кипела жизнь. И только сейчас, когда все звуки исчезли, стало понятно, как их не хватает. Так, наверное, чувствует себя последний выживший на пустой планете, вдруг подумал Мурасаки и грустно рассмеялся. Нет, он чувствовал он себя совсем иначе. Та тишина на его планете была другой. Она пожирала все звуки, забивала уши как вата. Она не оставляла после себя ничего. Она была… мертвой. Сейчас вокруг была тишина пустоты, а не тишина небытия. Вот так, Мурасаки, скоро ты станешь экспертом в разных видах тишины, а не только боли. Кто еще может таким похвастаться? Мурасаки вздохнул, вытер со лба пот и решительно направился к дверям столовой. Еще немного усилий – и можно будет взять стандартный обед, упасть за ближайший стол и отсидеться. Или даже не за ближайший, а за любой, который ему понравится. Судя по пустому холлу, вся столовая будет в его полном и безраздельном распоряжении. Властелин столовой.

Мурасаки хмыкнул и вошел в открывшиеся двери. В столовой были студенты, они смеялись и разговаривали. А от линии раздачи неслись такие запахи, что даже если бы Мурасаки не мог ходить, то он лег бы и лежал в сторону этих запахов.

Поднос с едой оказался тяжелым, но Мурасаки понимал, что до города и магазинов он не дойдет. Так что лучше он подольше посидит, но съест эту гору еды. Неизвестно, сколько времени ему понадобится, чтобы прийти в себя. Мурасаки занял пустой столик и старательно переставил на него еду. Сигма бы одобрила. Ломоть белой жирной рыбы с хрустящими овощами. Карнитин и жиры. Какая-то каша с грушей в сиропе – сплошные быстрые углеводы, электролиты и коферменты. Молочный коктейль, второй молочный коктейль, большой стакан гранатового сока, бутылка минеральной воды. Сока хотелось больше всего, с него Мурасаки и начал. Он хотел выпить его маленькими глотками, но получилось почти залпом. Мурасаки со стуком отставил стакан и поднял голову, автоматически улыбаясь. Кажется, он никому не помешал?

И тут он увидел то, чего вообще не ожидал. Через два ряда от него, за столиком по диагонали сидели Чоки и Раст. Они заканчивали ужин, судя по пустой посуде. А судя по их месту и тому, как Чоки, сидящий к Мурасаки лицом, старательно не смотрел в его сторону, они знали, что он здесь. Но не позвали, не махнули рукой, не поздоровались. Мурасаки покачал головой и посмотрел на коммуникатор. Сообщений от них тоже не было. Или они только что вышли из медицинского корпуса и не нарадовались обществу друг друга, или… Мурасаки вздохнул и придвинул к себе тарелку с рыбой. Или они не хотят его видеть. Это странно, конечно, но вполне очевидно. Прямо сейчас он тоже не готов с ними разговаривать. Нет, даже не так. Прямо сейчас он не в состоянии ни с кем разговаривать. Даже мысль о том, что его друзья делают вид, будто не замечают его, не вызвала в нем столько боли, сколько могла бы. Сейчас у него все болело, и еще один удар уже не мог навредить ему сильнее.

Сделать вид, что он не смотрит на Раста и Чоки было намного легче, чем сопротивляться воле Кошмариции, но все равно требовало усилий. Доем рыбу, обещал себе Мурасаки, и посмотрю на них. Не раньше. А если они за это время уйдут, тем лучше. Или нет? Или все-таки пойти и поговорить? Если бы у него было больше сил, он бы давно встал и подошел к ним. Мурасаки вздохнул и поднял голову. И встретился взглядом с Чоки. Улыбнулся ему слабой улыбкой и вернулся к еде, успев заметить, как Чоки отвел взгляд. В конце концов, мало ли что случилось с ними. Вот ему Кошмариция поставила блок на воспоминания о том вечере. А у них, может быть, какие-нибудь наведенные воспоминания? Беата тоже не добрая фея, а ведь она обрабатывала Раста той ночью. Или, может быть, им запретили с ним разговаривать? Ведь очень даже логично предположить, что раз Констанция поставила блок на события той ночи, значит, они натворили что-то… не слишком одобряемое кураторами. Не удивительно, что теперь их за это пинают.

Мурасаки вздохнул. Он чувствовал себя заблудившимся и потерянным. Ему так отчаянно надо было с кем-то поговорить, что он радовался даже Констанции. А теперь его друзья делают вид, что не знают его, а он даже не может как следует расстроиться. Это… Мурасаки задумался, подбирая подходящее слово. Это неадекватно. Кажется, он и в самом деле сходит с ума. Может, на самом деле, за тем столом нет ни Чоки, ни Раста. Ведь увидел он Сигму в отражении тогда в парке. Мурасаки вскинул голову и посмотрел за столик. И перехватил измученный взгляд Раста, брошенный им через плечо. Нет, значит, не показалось, значит, он еще не настолько сумасшедший.

Мурасаки доел рыбу и придвинул к себе тарелку с кашей, когда услышал, как к его столику кто-то подошел. Он поднял голову, хотя уже знал, кого увидит. Чоки и Раст стояли перед его столом.

– Привет, мальчики, – сказал Мурасаки, – очень мило, что вы решили все-таки подойти поздороваться.

Он старался говорить легко, но как же ему было тяжело!

– Мы подошли не поздороваться, – сказал Раст, и в его голосе не было привычной мягкости. – Мы подошли сказать, что… – он замолчал.

– Что вы меня больше не знаете? – ехидно предположил Мурасаки.

– Мы тебя знаем, – сказал Чоки. – И на этом остановимся. Ничего больше. Просто знакомство.

– Мы с тобой еще в парах на лабораторных, Раст, ты не забыл?

– Посмотрим, – уклончиво ответил Раст.

Мурасаки поднялся. Ох, как некстати они к нему подошли, как невовремя! Или, наоборот, очень вовремя? Он сощурился, как будто боялся, что злость, выплеснувшись из широко открытых глаз, затопит все вокруг – не только Чоки и Раста, не только столовую, но весь город, без остатка, до самых высоких крыш.