Академия Высших: студенты

Или… Констанция заблокировала воспоминания о дороге на поляну? Ладно, если поляна здесь, то он ее найдет! Высший он или не Высший, в конце концов?! А если Высший, то пора пользоваться своими силами. Как Сигма. Она все свои знания тянула в реальность. Почему он забывает так делать? Есть же простой способ найти это исчезнувшее место – информационное поле!

Информационное поле – это не набор цифр и невзрачных линий, это не библиотека, скорее, оно похоже на жидкий белый перламутр – только стоит внимательно присмотреться, чтобы понять, что эта белая жидкость складывается из множества сверкающих линий: одни из них вспыхивают, словно разветвленная молния, ударяющая в дерево, и исчезают, другие горят ровно и ярко, похожие на цветные ленты рекламных щитов или витрин, третьи движутся, становятся то тусклее, то ярче, но никогда не пропадают насовсем, другие сплетаются в затейливые спирали, но стоит выделить одну из линий, ухватить ее взглядом и не отпускать, и ты увидишь состав атмосферы здесь и сейчас, и сто лет назад, и до того, как на планете появилась жизнь, или развернешь всю экосистему – от мельчайших грибков, колонизировавших корни деревьев, до колонии цапель, обитающих вниз по ручью, все ее взлеты и падения, трагедии и процветание, вплоть до неминуемой гибели через триста лет, или узнаешь силу, с какой дожди стучат по камням под ногами в разное время года, и чем были сами камни до того, как стали камнями, – и все это может заставить подумать, что информационное поле – это просто набор информации о физическом мире, которую Высшие могут получить без дополнительных приборов и измерений, в отличие от обычных людей. Но на самом деле, конечно же, информационное поле содержит гораздо, гораздо больше информации, и физический мир – только первый слой, как название и автор книги на обложке, а вся информация прячется внутри, надо только открыть обложку, вернее, надо только уметь открыть обложку. Мурасаки умел.

Поляна была здесь. Он видел ее, он стоял почти напротив нее, как и помнил. Но в то же время Мурасаки понимал, что недостаточно просто шагнуть вперед, пробраться через кусты, чтобы оказаться на поляне. Эта поляна была не только здесь. Правильно говорили тогда Раст с Чоки. Мурасаки не мог объяснить это знание, но он точно знал: эта поляна – что-то большее, чем просто поляна. А то, что они принимали за сломанные солнечные часы, выглядело сияющей воронкой, уходящей в неизвестность, и как ни старался Мурасаки, он не мог отсюда проследить направление, куда уходила воронка, ни разобрать информацию, которая была зашифрована в ней. Надо было попасть на поляну, теперь ему точно надо попасть туда! Но… как? То, что скрывало поляну от посторонних глаз, выглядело очень странно. Как будто рябь на воде поверх привычного пейзажа. Мурасаки никогда не сталкивался ни с чем похожим, хотя он не слишком много времени уделял работе с чистой информацией. Он мало с чем сталкивался кроме того, что им показывали, понял Мурасаки.

Но, с другой стороны, им показывали довольно много, а это… это всего лишь парк. Не какие-то там фундаментальные мировые структуры, которые хранят информацию о физических законах мира. Ничего страшного не случится, если он попробует остановить эту рябь. Ведь по сути, что такое рябь? Наложение волн и их отражений друг на друга. Мелкие колебания, бесконечно возбуждающие друг друга. И чтобы их удалить, надо не успокаивать их, а смыть одной большой волной. Это он помнил.

Мурасаки улыбнулся. Сможет ли он запустить в информационное поле достаточно большую волну? Наверное, такое ему по силам. Все, что нужно, – это информация. Достаточно большой массив информации. Большой и управляемый. Мурасаки задумался. Вообще-то у него есть как раз такая информация – воспоминания о гибели его мира. Сделать матрицу воспоминаний – просто, вывести наружу – сложнее, но тоже возможно. Самое сложное, наверное, запрограммировать рассеяние матрицы. Не хватало еще, чтобы его воспоминания болтались тут… как еще одна волна. Но и с этой задачей в итоге можно справиться. Мурасаки, выдохнул глубже, зажмурился и приступил к делу. Когда все было готово, он на мгновение замер, задержал дыхание. А что, если он делает что-то запрещенное? А если он вмешивается в чьи-то планы? Ведь не просто так эта поляна оказалась вдруг невидимой! Ее кто-то сделал такой! Или, может быть, это естественные колебания пространства? Может быть, вспышка эпидемии внесла свой вклад? Или какие-то другие катаклизмы… на других уровнях реальности? Мурасаки чувствовал себя маленьким и слабым на фоне огромного мира вокруг, к которому он сейчас прикасается, ребенком, который впервые встал на ноги и увидел, что есть мир за пределами детского манежа. И вместо того, чтобы в испуге вернуться обратно, Мурасаки сделал то, что собирался. Волна прокатилась и исчезла.

Мурасаки снова увидел знакомую дорожку, а через пару шагов – и поляну. Вот только она была другой. Сломанные часы выглядели не такими, какими он их помнил. Они больше не были сломанными. Мурасаки подошел к ним и замер. Они были красивыми, чем бы они ни были. Но что с ними случилось? Что произошло? Может быть, поэтому поляна оказалась закрытой? Может быть, эти… часы дали такую рябь, закрывающую дорогу к ним, когда их ремонтировали? Хм, наверняка и эту информацию можно найти, пока он здесь, рядом с ними.

Мурасаки долго не удавалось найти нужный поток, связанный именно с тем, что происходило здесь, на этой поляне, совсем недавно. Несколько раз он почти отчаивался. Вся информация, которую он пытался снять, была ненужной, не той, не имеющей отношения к этой светящейся воронке. А приблизиться к ней у него не получалось.

Мурасаки заставил себя успокоиться и внимательно осмотреть поляну. Что вообще здесь есть? Стрекоза и кот? Что это за скульптуры? Кто их сделал? Мурасаки подошел к ним и коснулся пальцами холодного металла. И тут же их одернул. Это были не скульптуры! Они были… хранилищем. Мурасаки никак иначе не мог назвать то, что видел перед собой. Крылья стрекозы были чем-то вроде улавливателя или фильтра, а кот… был сосудом, в который по капле стекала информация. Информация определенного рода. Вернее, однородная. Как если бы кто-то собирал альбомы по искусству, например. Только здесь были не альбомы, но что именно – Мурасаки не мог понять. Он не знал, как вскрыть, как прочитать эту информацию. Эта книга была на незнакомом языке. Но зато он увидел другое. Связь между воронкой информации, представляющей эти непонятные часы, и стрекозой-фильтром. Это выглядело… как тонкая сетка, наброшенная на воронку. Стоило приблизиться к часам, как сеть приходила в движение, и это движение улавливали крылья стрекозы. Они записывали то, что происходило здесь, рядом с этими… часами, чем бы они ни были. И до этой информации было не дотянуться. Зато теперь Мурасаки понимал, почему не может ничего узнать про это странное устройство. Та же самая сеть удерживала всю информацию о часах.

Мурасаки подошел к часам. Все, что ему теперь надо сделать, чтобы узнать о них, – прикоснуться к хранящейся там информации, проскользнув мимо ячеек защитной сети. Не так уж сложно, если видеть ячейки сети. Они были мелкими, но между ними было пространство. Мурасаки внимательно разглядывал сеть, удивляясь, что сразу не смог распознать ее. Сеть, конечно, название чисто условное, но как-то ведь надо называть это… формирование.

Мурасаки вынырнул из информационного поля и посмотрел на циферблат. Ровный, идеально гладкий круг, наверняка скользкий как лед. По краям в глубине плиты вспыхивают, танцуют и гаснут крохотные желтые искры. Мурасаки поймал одну такую взглядом и проследил ее путь – она вовсе не погасла, как ему показалось, она постепенно, по большой дуге спускалась все ниже и ниже к основанию плиты и падала в черноту, еще несколько мгновений продолжая светить. Мурасаки сглотнул. Эта воронка… она на самом деле существует. Ее можно увидеть даже так. И эта плита, лежащая сверху, совсем не прозрачный гладкий камень, а что-то совсем другое… А эти искры? Что такое тогда эти искры? И куда они улетают?

Странно, что сейчас Мурасаки совсем не хотелось притронуться к поверхности. Может быть, потому что он помнил, как отталкивала она его при попытке прикоснуться. А может быть, рисунок сетки, особенно частой на поверхности плиты, не вызывал никакого желания снова трогать ее. Но эти искры – они завораживали. Мурасаки следил за ними, пока не почувствовал где-то внутри себя ритм, с которым они появлялись, двигались и проваливались в черную пустоту в центре. Он попробовал отбивать этот ритм ногой, но это было неудобно, слишком мало одной ноги для такого сложного ритма, улыбнулся Мурасаки, понадобилось бы примерно пять ног или шесть… И тут его осенило. Он положил правую руку на грудь и попробовал повторить этот странный ритм, отчасти совпадающий с пульсом, то задерживая, то ускоряя дыхание, пока не поймал нужную частоту. В этом ритме было что-то странное, не чужое, а скорее давно забытое, как будто он уже сталкивался с ним раньше, входил в него… Он закрыл глаза, пытаясь удержать под веками пульсирующий танец искр в темноте, и когда это получилось, Мурасаки чуть не вскрикнул от вспышки в его голове. Он вспомнил! Вспомнил, что уже стоял здесь, с Растом и Чоки, опустив руки на поверхность циферблата, и повторяя этот ритм. А потом трещины начали исчезать, а циферблат очистился от пыли и грязи. А потом ночью Констанция вызвала его к себе.

Так вот что он забыл! Так вот кто отремонтировал эти часы! Он сам! В изумлении Мурасаки открыл глаза, осмотрелся и шагнул к ближайшей скамейке. Он тяжело дышал, давно уже не в ритм танцу искр и той пульсации, но это было неважно. Мысли теснились в голове.

Он снял блок на воспоминания, который ему поставила Констанция. Сам! Он даже не знал, что такое возможно! Он починил эти часы. Сразу после той ночи началась эта странная эпидемия. Констанция была очень встревожена случившимся. И она явно не хотела, чтобы он помнил о событиях в парке. Он что, выпустил наружу из этих часов какой-нибудь долбанный вирус? Нет, вряд ли. А что за информацию собирают здесь эти скульптуры? Мурасаки с опаской посмотрел на кота и стрекозу. Теперь они вызывали в нем только тревогу. Как и сами часы. Что они такое? Явление? Вещь? Какая-то сила? Какая-то сущность? Чем бы они ни были, если их ремонт так встревожил Констанцию и кураторов, наверное, он не слишком хорошо поступил, вернув их в рабочее состояние, да? Констанция, конечно, не вызывала в нем восторга, но она заботилась о безопасности своих студентов. Как и все остальные кураторы. Ремонт обеспокоил ее так сильно, что она поставила ему блок, довольно грубый и торопливый, насколько он понимал, иначе бы он даже не догадался о провалах в памяти. Но Беата, скорее всего, была права: Констанция делала это из соображений безопасности. То ли его, Мурасаки, то ли всех студентов.

Мурасаки снова смотрел на часы. Нет, ему определенно не хотелось проникнуть к ним сквозь защитную сетку. Даже думать об этом не хотелось. Он с облегчением выдохнул от того, что не попытался этого сделать.

Но ведь именно они помогли ему снять блок на воспоминаниях? Все это никак не укладывалось в голове, не складывалось в стройную картину. Мурасаки чувствовал себя растерянным куда сильнее чем в тот момент, когда понял, что Констанция заблокировала его воспоминания. Но самое ужасное, понял Мурасаки, он был не просто растерян. Он был страшно одинок сейчас. И дело не в том, что он сидел на холодной скамейке в пустом парке, на поляне, скрытой от глаз прохожих. Дело в том, что ему совершенно не с кем было обсудить происходящее, даже если бы он сейчас оказался в студенческом центре в самые оживленные часы. Он никому не мог бы рассказать про ментальный контроль Констанции. Про то, как она несла его на руках. Про то, что случилось ночью в парке. Никому. Кроме Сигмы.

Мурасаки вздохнул, поднялся со скамейки и подошел к часам. Заглянул в гладкую темную поверхность, ожидая увидеть свое отражение. И не увидел. Странно! Все полированные поверхности отражают предметы. И странно, что он не заметил этого раньше, когда рассматривал искры. Что с ним происходит? Почему он не видит элементарных вещей? Он так поглупел за время болезни? Мурасаки наклонился еще ниже и с облегчением выдохнул. Вот же оно – отражение! Неявное, темное лицо, не разобрать черт, но это точно было отражение – подбородок, рот, нос, белки глаз, волосы… Волосы были наполовину белыми. Мурасаки отшатнулся и прикусил губу. Он что, действительно увидел лицо Сигмы? Или он сходит с ума?

Мурасаки поколебался несколько мгновений и снова вернулся к зеленоватой темной плите. Нет, не было там никакого отражения. Сколько бы он ни склонялся к полированной поверхности, он больше не видел ничего, кроме черной воронки, засасывающей взгляд и падающих в нее искр.

Мурасаки вздохнул. Кажется, глупо отрицать очевидное. Он сходит с ума.

Глава 29. Сигма тоже гуляет

Сигма не понимала, почему ее так тянет в Закрытый сад, почему так хочется опять оказаться на той поляне, увидеть эту странную скульптуру или устройство – с золотыми искрами и чернотой внутри.