Аконит

Описания именно этой магии Аконит считал более близким к тому, что чувствовал сам. Во-первых, Одержимые седели, их глаза выцветали именно под действием магии духов. Это было очень похоже на то, что случилось с детьми из лаборатории.

Во-вторых, у магии духов была интересная особенность – свет. Он изливался из Одержимых иногда непроизвольно, и в первую очередь его можно было заметить в глазах. Порой такой свет вырывался из Одержимых потоком энергии, выжигающей все вокруг. И это было похоже на то, что случилось с детьми из лаборатории в ночь пожара. Только та энергия высвободилась не наружу, а внутрь, убив их самих.

В-третьих, Одержимые общались с духами внутри них. Они спорили и дружили, а самое главное – разговаривали. Из книг, которые Акониту удалось найти на эту тему, он узнал, что духи воспринимались зачастую именно как внутренний голос. И это напоминало Голоса.

Но отличия между магией духов и магией, которой могли пользоваться дети из лаборатории, тоже были. Те же Голоса слышали все. Одновременно. Иногда эти Голоса синхронизировались в головах разных людей, а иногда нет. Кроме того, дух всегда общался с Одержимым на языке, который тот понимал, а Голоса говорили совсем иначе.

Были еще виды магии, которые вовсе не изучались. Магия богов, что считалась утерянной. И магия эльфов, высоченных человекоподобных существ, которые жили настолько закрыто, что практически никогда не вылезали со своего острова. К тому же, естественно, изучаться они не давались.

А еще эльфы говорили на своем языке, который никто из людей не знал. Те, кто слышал их язык, отзывались о нем, как о зверином, наполненном шипением и рычанием. И Аконит невольно вспоминал Голоса, которые почти всегда либо шипели, либо рычали.

Так или иначе, понять, какой магией он пользуется, Аконит не мог. Но он старался не давать повода кому-то из магов узнать, что с его силой что-то не так. Потому при них использовал силу из артефактов-накопителей. Значит, Мортимер не смог бы определить магию Смита, как магию «кирпичей». Но по косвенным признакам, как и Макс, мог в итоге догадаться, что Джон и есть Аконит. А вот то, что Аконит – это Гилберт Хантмэн, Мортимер явно выяснил раньше, раз не дал Кристоферу увидеть почерк Аконита.

А мог ли сам Чейз убить Шарлотту? Он выглядел как человек, который мог бы. Но еще он выглядел как чистоплюй, который просто выжег бы дыру в ее сердце и успокоился.

Аконит так долго размышлял, что прошел полгорода и скурил столько сигарет, что в горле начало першить. Стоило поймать кеб и двинуться к выезду из столицы. В газетах говорилось, что тело нашли на границе с городом на Левом берегу. Конкретное место журналисты не указали, но найти его не составит труда. Громкое убийство воспринималось народом как большое событие. Так что местные точно знали, где именно нашли жертву, а кто-то наверняка мог рассказать и как ее нашли. Подробности лишними не будут.

Как Аконит и предполагал, местные, особенно пьяницы, за небольшую мзду в виде бутылки самого дешевого джина с удовольствием выболтали все, что знали, и даже взялись отвести журналиста (именно им представился Аконит) к месту обнаружения тела.

– Может, вы заметили что-нибудь странное, когда нашли труп?

– А чего там замечать? Юбка порвана, титьки наружу, шея вся исполосована, – рассказывал пожилой мужчина.

– Исполосована или просто разрезана?

– Исполосована, – настойчиво повторил провожающий. – Кровь припеклась уже, видно было и там, – он пальцем провел по собственной шее прямо над кадыком, – и тут, – теперь палец прочертил наискось от ключицы до самого подбородка, – в общем, полдюжины раз резали, наверное.

– А цветок?

– Стало быть, про аконит? Он в волосах у нее был. А волосы такие… Красивые даже. Рыжие, под лучами аж сияли. Даром что убили. Жалко девку, молодуха совсем, – подытожил пьяница, печально вздохнув. – Ну ничего, мы ее помянем и за Искру ее Первому помолимся.

Они подошли к концу улицы, которая оканчивалась небольшим заболоченным ручьем с заросшими берегами. На двух деревьях висели полицейские ленты ядовито-желтого цвета.

– Ну, я проводил. Дальше сами, – пьяница потоптался рядом, ожидая доплату, и Аконит, не глядя, сунул ему купюры, проходя к месту, где обнаружили труп.

Ничего, кроме лент и смятой травы, не могло выдать, что недавно там лежала убитая Шарлотта. Ничего, кроме Голосов, которые вдруг начали говорить в унисон, сбавляя темп, а затем заведя мотив какой-то неизвестной песни.

Она была смутно знакома Акониту, потому что Голоса однажды уже так пели. Они пели так, когда Аконит шел по улице, случайно столкнувшись с Джеймсом Роузом-младшим, с 0229. Голоса пели, потому что они гораздо раньше самого Аконита уловили тогда знакомую силу.

Теперь Голоса пели вновь, и Акониту чудилось, что он видит тень чьей-то фигуры с глазами, которые ярко вспыхивают…

30. Рэдвуд-парк

В прокуренном помещении на втором этаже бара было тихо и темно. Плотные портьеры Белладонна всегда занавешивала в особенно светлые дни, когда лучи Инти были раздражающе ослепительны. Рие этому противился и, проходя по комнате, распахивал шторы и окна. Аконит не вмешивался. В целом ему было все равно. У каждого из них были свои причуды, свои травмы и свои страхи. К счастью, эти наборы различались, что помогало им выживать, особенно первое время.

Они дополняли друг друга. Каждый был ответственен за разное: Донни – за планы по простому и быстрому улучшению жизни; Аконит – за грубую силу и остервенелую защиту «своих»; Рие – за дипломатию, хитрость и связи с «чужими». Их троица успешно справлялась с вызовами судьбы. Кто знает, что с ними было бы, если бы трио было дуэтом. Вряд ли что-то вышло бы. Со временем, конечно, они приспособились, научились и наконец сепарировались друг от друга, выбрав собственные пути. Что осталось неизменным, так это то, что они все так же были друг для друга «своими».

Наверное, уместнее было бы сказать «семья». Но это слово было им недоступно. На кирпичном заводе семьи нет, только «мы» и «они». И их троица была «мы». Ошметки группы, когда-то бывшей шестеркой. Теперь от нее осталась лишь половина.

– Только не говори, что мне опять придется помогать тебе, – дохнула дымом Донни. Зрачки ее были почти всегда расширены, из-за чего глаза казались темнее. Волосы она красила иногда полностью в черный, как Рие, а иногда только макушку. Теперь был период, когда она выбрала второй способ, и ее распущенные прямые волосы, которые давно не мылись, легли белыми и черными полосами, как у зебры.

– Можешь не помогать, но хотя бы выслушай, – ответил Аконит. На самом деле он уже знал, что Донни не откажет, потому что, как бы она не хотела забыть все, что было до Клоаки, а получив возможность отомстить Миллеру, она воспользовалась бы ею сполна…

Донни затянулась и откинулась на спинку дивана, недовольно щуря глаза от света. Рие все же распахнул несколько штор и даже окон, впуская и лучи, и свежий воздух, а теперь довольно развалился в кресле. Аконит решил, что самое время, чтобы рассказать им о Шарлотте. Он рассказал все так подробно, как только мог.