Александровскiе кадеты

— А что скажет папа по поводу твоего браунинга?

Удар попал в цель. Вера закусила губу.

— Браунинг ты тоже на поэтическом вечере раздобыла?

Сестра молчала.

Федя с торжеством потянулся за чаем.

[1] Отряд (польск.)

[2] «Сюда! Скорее!» (польск.)

Глава 14.1

— Не говори им. Пожалуйста, не говори. Умоляю. Христом-Богом молю, — голос Веры дрожал, в глазах стояли слёзы. — Ты ведь тоже… ты тоже… что ты там делал, на этой крыше?

Он не дал втянуть себя в этот круг.

— Что б ни делал, а оказался, где нужно! Да если б не я, фараоны тебя б уже в кутузку засадили и знаешь, что б тогда с тобой было? А с папой?

— Ничего бы с ним не было, — буркнула Вера.

— Почему?

— Потому что… потому что… — она заметно колебалась, хотела что-то сказать, но под конец выпалила явно не то, что собиралась:

— Софью Перовскую повесили, так? За цареубийство, не шутка! А отец её ещё девять лет, до самой смерти, состоял членом совета при министерстве внутренних дел![1]

— Тихо ты! — зашикал на сестру Федор. — Мало ли! То когда было! А теперь время другое, сама знаешь! Эвон, мятеж на мятеже!

Вера не нашлась, что возразить.

— Ладно, родителям не скажу, — смилостивился наконец Федор. — Но только если ты всё мне сама расскажешь!

— Чего я тебе расскажу? — уныло спросила сестра.

— Что ты там делала. Что за люди. Почему их полиция ловила. Я из-за тебя, между прочим, преступником сделался!

— Люди… — проворчала Вера. — Всякие люди. За народное счастье стоят, за справедливость, за свободу…

— А это не они часом семеновский эшелон взорвали? — Федя знал, что не они, но припереть сестрицу к стенке лишний раз не мешало.

— Нет, не они, — неожиданно спокойно сказала Вера. — Социалисты-революционеры. Их «Боевая организация», если хочешь знать.

— А… а ты откуда про то узнала?

— Откуда надо, — отрезала Вера. — От тех… людей, которых сегодня арестовали. И вообще… я там была по заданию!

— Какому заданию?

— Побожись, что никому не скажешь!

— Клянусь! Могила! — Федя трясущимися руками полез за пазуху, достал нательный крестик.

— Я там была по заданию полиции, — шёпотом отчеканила сестра.

— Чего-о?! — Фёдор так и сел.

— По заданию полиции, — Вера наслаждалась эффектом. — Для борьбы с крамолой.

— Врёшь! А жетон у тебя есть?

— Какой жетон?

— Ну, полицейский!

— С ума спятил, Солонов-младший! Кто же на такие дела с полицейскими жетонами ходит?! Ты ещё скажи — «почему фуражку не надела»!

— Всё равно не верю, — упрямо сказал Федор. — Чем докажешь?

— А чем тут доказать можно? — парировала сестра.

Тут пришлось задуматься. А и впрямь, чем? Что там в полиции принято? Расписку, наверное, писать? С печатью?

— Глупый ты, — снисходительно заявила на это Вера. Она явно приходила в себя. — Никто в полиции про меня не знает, кроме только одно лишь человека, из Охранного отделения. И имени моего там нет, псевдоним только, потому что у смутьянов там свои агенты тоже есть. Вот потому-то меня и арестовали, потому что это обычные жандармы, а того, кому я сообщаю сведения, здесь не было…

С точки зрения Федора, это было не лучшим объяснением.

— Тогда расскажи, как это всё началось?

В конце концов, он ведь тоже знал кое-что.

— Ничего особенно таинственного, — Вера пожала плечами. — Кузен Корабельниковых, Валериан… он стал за мной ухаживать… — она покраснела.

Это не было секретом, но Федя подумал, что ему стоит удивиться.

— Мал ты ещё для таких вещей!.. Но… в общем, дело было так — он стал мне рассказывать о несправедливостях, о тяготах народной жизни, как плохо живется крестьянину, рабочему, ремесленнику… Я слушала, поддакивала, он становился всё откровеннее. А потом предложил «встретиться с героическими людьми, что хотят изменить мир».

— И ты пошла? Не думала про нас, про папу, про маму?

— Пошла! — вспыхнула Вера. — Потому что… потому что уже знала, что это смутьяны и мятежники!

Федору Солонову было всего лишь двенадцать с половиной лет, и опыта в сердечных делах он не имел никакого (ну, если не считать смущения и растерянности, испытываемых в обществе одной юной, но донельзя отчаянной гимназистки-«тальминки»), и сейчас что-то не слишком укладывалось в его сознании.

— Сразу? Сразу знала? И никому не сказала?

— Не сказала! — огрызнулась сестра. — Но… потом Валериан стал говорить о терроре… о том, что это неправильный путь, а надо готовить восстание… и тут я испугалась. И… пошла в Охранное отделение. И… рассказала там всё.

— И никого не арестовали?

Вера помотала головой.

— Нет. Сказали, что надо следить… надо «внедриться»… надо сообщать обо всех их действиях…

Обо всех их действиях — хм, а как же с тем мятежом? Вера не сообщила?.. или — она и не собиралась ничего сообщать?

Но вслух об этом он, разумеется, не сказал.

— И ты, значит, «внедрилась»? И тебе поверили?

— А почему же мне не поверить? — гордо объявила сестра. — Я умею играть! У меня все главные роли в гимназических постановках!

Где у тебя нет главных ролей, чуть не вырвалось у Федора.

— Я притворилась. Это нетрудно, честное слово. Сыграть в «Федре»[2] куда сложнее было.

— И, значит, сегодня ты поехала на сходку?

— Да. Обсуждали всякие важные вещи…

— А почему же явилась полиция?

— Не знаю. Может, кто-то их выдал. Может, жандармы как-то сами узнали. В Охранном отделении полный хаос, кто за кем следит…

— А если б тебя арестовали по-всамделишному?

— Говорю тебе, ничего бы не случилось! — отрезала сестра. — Разобрались бы.

Федор неуютно поёжился.

— Ты что же, хочешь сказать, что спасать тебя вовсе и не надо было? Что я зря там старался?

— Н-ну-у, — замялась сестрица, — н-не совсем. Потому что просто так бы не выпустили, оставили б в тюрьме, а потом суд…