Алгоритм счастья

– Не судите - да не судимы будете.

Так всегда говорила мать, когда Валя призывала ее не пускать отца, выгнать к чертовой матери!

– Я бы, например, никогда!
– крикнула Рита.

– Откуда ты знаешь?
– резонно возразила Валя.
– Что же ей - так и быть одной?

– А я?

– Ты - дочь. Я имею в виду мужчину.

– Да она уже старая!

Круг замкнулся. Подруги друг друга не понимали.

***

Потом был десятый класс, выпускной вечер, гулянье по ночной Москве. Валина мама сшила подружкам шикарные платья: Рите - - белое, Вале розовое, к черным, татарским ее глазам и смоляным волосам; мама подарила Рите колечко, Аркадий Семенович неожиданно преподнес тоненькую серебряную цепочку. Рита растерялась, вопросительно взглянула на мать.

– Давай-ка я тебе ее застегну, - сказала мать.
– К белому платью будет знаешь как здорово.

Они стояли вдвоем напротив Риты, и уже без боли и возмущения, с грустью она поняла: ничего не поделаешь, у мамы есть этот самый Аркадий Семенович.

Это у нее, Риты, нет никого, только Валя да Сашка со своими дурацкими вздохами и записочками.

– Куда будем поступать?
– забасил Аркадий Семенович.

– Еще не знаю, - пожала плечами Рита.

– Как - не знаешь?
– всполошилась мама.
– Ты же хотела на географический, в МГУ?

– Да там небось конкурс...

– Ну и что - конкурс? Возьмем репетиторов.

Правда, Аркаша?

– Конечно.
– Аркадий Семенович ободряюще стиснул матери руку.
– И друг у меня есть один.

Правда, на биофаке. Но это же рядом! Поможем.

– Да не надо мне никакой помощи!
– крикнула Рита и ушла к себе, хлопнув дверью.

Цепочка осталась лежать на столике.

Глава 3

– География - это мир, в котором живет человек, - философствовала Рита, - Горы, равнины, снега...

– Счастливая ты, Ритка, - вздохнула Валя.
– Сколько там у вас интересного! А у нас в ателье одни бабы. Сидим и шьем. И клиенты - бабы. И даже заведующая. Хоть бы командовал нами мужик!

Рита обняла Валю, заглянула в лицо. Татарские глаза печальны, детский рот обиженно вспух.

– Ты тоже могла бы...
– начала она, но Валя вспыхнула, закричала:

– А жрать на что? Мать, что ли, меня прокормит? Ты ведь знаешь, он у нас опять отвалил, кобель ненасытный!

Так сказать об отце...

– Чтоб он сдох, старый пьяница!
– Валя, будто подслушав Ритины мысли, поддала жару.
– Перестал бы терзать наконец мать!

– А твой Гена?
– Рита постаралась перевести разговор на другое.

– Что - Гена?
– не унималась Валя.
– Ему бы только трахаться - с утра до ночи. "Ты такая, ты сякая..." А чтоб жениться - так вот тебе, фигушки.

Дура я, дура!

Валя, рухнув на тахту, зарыдала. Рита села рядом.

Гладила блестящие смоляные волосы, как могла, утешала.

– Ты ведь такая красивая! Возьми и брось!

– Да не могу я!
– в отчаянии крикнула Валя.
– Я люблю его!

– А я - нет, - огорченно призналась Рита.

– Ну и правильно, - всхлипывала Валя.
– Их любить - себе дороже. И что не спишь с ним - тоже правильно, молодец.

– Так я ж не люблю, - повторила печально Рита.

– Какое уж тут геройство?

Валя уже успокоилась. Села, вытерла ладонью глаза, шмыгнула носом.

– Ты что завтра делаешь?

– Мы едем в лес.

– За грибами?

– Просто так.

– Может, пойдете с нами на дискотеку?

– Вечером? Может, пойдем. Я тогда тебе позвоню.

– Ага, позвони. А Олегом своим не бросайся.

Таких сейчас - поискать.

– Каких?

– Чтоб тащил не в постель, а в загс. Да еще симпатичный. Да еще аспирант. Будет ученым...

***

Папа стоит и звонит в бубенчики. Ворот рубахи распахнут, лицо веселое, озорное. Звонит и звонит.

Рита открывает глаза. Телефон на тумбочке аж подпрыгивает от нетерпения.

– Але, это ты?
– лениво потягиваясь, зевает Рита.

– Спишь?
– возмущенно кричит Олег.
– А в Москве знаешь что делается?

– Что?
– недоуменно моргает Рита.

– Да я и сам не в курсе, - еще громче кричит Олег.
– Включай поскорее телик. Какой-то у нас, что ли, переворот. В городе танки!

– И что же нам делать?
– теряется Рита.

– Как - что? Давай к Моссовету! Нет, лучше на Пушкинскую: там легче встретиться. Жду через час.

И, не дожидаясь ответа, Олег - где-то там, далеко - швыряет трубку.

Рита смотрит на часы. Без пяти девять. Как раз - "Время". Нажимает красную кнопку. Из туманного голубого небытия выплывает знакомая дикторша. Что это с ней? Такая всегда красотка, а тут... Даже вроде как постарела. И глаза несчастные. Что-то бормочет - сразу видно, что врет, - о болезни президента, о том, как надо все укреплять, всех защищать - от кого, от чего?
– и - вовсе уж неожиданно - бороться с сексом и порнографией. Вот те на! Только узнали, что есть он, секс-то, даже у нас, как призывают уже с ним бороться.

Рита прыскает в кулачок, включает телик погромче, чтоб было слышно на кухне и в ванной, накидывает на себя халатик, мечется по квартире: умыться, одеться, чайник, два бутерброда...

– Детка, сделай потише.

Жалобный голос матери заставляет приглушить телевизор. Сказать? Нет? Еще не пустит... "Союзный договор нуждается в доработке..." Какой еще договор? Какая там доработка? Спросить бы Олега: он все знает. Но пока ничего страшного вроде не происходит, ну пусть дорабатывают, раз нуждается. А зачем тогда танки? Или Олег что-то спутал?

Рита выглядывает в окно. "Дождик, дождик..." - машинально напевает она. Берет зонт, сует в сумочку бутерброды. Посмотрим, что там творится, на Пушкинской.

***

Тверская пуста от машин. Прямо по мостовой идут и идут люди, и все в одну сторону, к Моссовету. Странное ощущение праздника, если бы не лица: хмурые, встревоженные, злые.

– Ну наконец-то!
– бросается Олег к Рите.
– Пошли, - берет ее за руку.

– Что это, что?
– лепечет Рита.
– Я слушала телик, но ничего толком не поняла. Ой, танк...