Алгоритм счастья

Танк выглядывает из переулка, у всем известного, красного с золотом, дома.

– И солдаты, - шепчет Рита со страхом.

– Десантники, - поправляет ее какой-то дядечка с толстым портфелем под мышкой.
– Охраняют...

– От кого? От нас?
– изумляется Рита.

– Мало ли...
– пожимает плечами дядечка.

Олег молча тащит Риту вперед, к листку, приклеенному на стенке. Народу все больше, но толпы как таковой нет. Тихие, сдержанные, ошеломленные люди читают какое-то воззвание и отходят, пропуская к листку других. Звучат реплики, короткие и негромкие:

– Ельцин обращается к москвичам...

– Велели к двенадцати здание освободить.

– Как же, освободить им...

– Вот мы и разделились, - непонятно и задумчиво говорит Олег.

– Что? Что?
– дергает его за руку Рита.
– Что ты имеешь в виду?

– Разделились на "они" и "мы", на какой-то там комитет и на просто нас, москвичей. Видишь призыв?

В четыре у парламента митинг.

– А разве у нас есть парламент?
– простодушно удивляется Рита.

Ничего-то она не знает! Олег как-то звал ее с собой, в какое-то там движение, да она не пошла; надоели собрания в школе, на факультете.

– Это же совсем другое!
– убеждал горячо Олег.

Убеждал, да не убедил.

Впервые смотрит Рита на Олега почтительно, снизу вверх: какой он серьезный, взрослый! Впервые замечает, как он красив. Высокий открытый лоб, смелые, широко расставленные глаза - близко посаженные Рита терпеть не может!
– густые брови, а ресницы длинные, как у ребенка, и застенчивая улыбка. Но сейчас Олег непривычно серьезен, почти суров.

– Идите к танкистам!
– кричит с машины севшим от напряжения голосом человек в плаще.
– Убеждайте их! Разговаривайте с ними! Только не делайте из них врагов: у них положение сложное.

– Пошли!
– решительно говорит Олег.
– Какой-то план, видимо, есть. Так что будем делать что говорят. Вот что говорят, то и будем делать, - жестко повторяет он.
– Это им не шестьдесят четвертый...

– А что, что было в шестьдесят четвертом?

– Ты разве забыла? Тогда по-тихому, по-семейному сняли Хрущева. Тоже отдыхал на море. А они собрались своей теплой компанией - Политбюро - да и сняли. Но сейчас мы этого не допустим! Дураков больше нет! Пусть подтвердят врачи, что Горбачев действительно болен! Покажут его, если он, конечно, не при смерти! Сам пусть скажет, что с ним такое произошло!

Олег шагает размашисто, широко. Говорит нервно и взвинченно. Рита еле за ним успевает.

– Смотри, танки. И бэтээры...

– Но я не понимаю, - беспомощно бормочет Рита.
– Как ты их различаешь?

– Они в самом деле похожи...

Олег взглядывает на Риту и впервые за это утро чуть улыбается - нежно и снисходительно.

– Ах ты, дурочка!
– обнимает ее за плечи.
– Танк - это когда есть дуло. Понятно?

– Понятно.

У Александровского сада стоит целая танковая колонна. Крыши люков откинуты, торчат мальчишеские головы в шлемах. Танкисты "запирают" своими машинами Красную площадь., Олег подходит к первому танку.

– Ну что, ребята, в матерей стрелять будете?
– резко и неожиданно спрашивает он, "Не так, не так, - в смятении думает Рита.
– Тот же, с машины, сказал: "Не делайте из них врагов!" И, смягчая жесткие слова Олега, жалобно просит:

– Вы уж, мальчики, против нас не идите.

И неожиданно один из танкистов им отвечает - тихо и не очень уверенно:

– Да мы и не собираемся. Не беспокойтесь.

– Сынок, я понимаю: у вас приказ, - вмешивается в разговор стоящий рядом прямой старик с выправкой кадрового военного.
– Но можно выполнять формально.

Что он имеет в виду? Непонятно. А мальчик в танке кивает.

"Невероятно: танки у Александровского... Сколько мы здесь сидели, отдыхая от Ленинки. Или просто так, у тюльпанов. Ждали друг друга, читали, целовались с мальчишками. И вдруг - танки..."

Между тем на Манежной под мелким дождем начинается митинг. Над грузовиком развевается российский флаг, на который все то и дело поглядывают, к которому еще не привыкли, и вот смотрят - не налюбуются, за него радуясь, им гордясь. Никогда Риту не трогала эта символика: флаги, гимны, гербы. Почему же теперь у нее на глазах слезы?

– С нами - депутаты России, - кричит в рупор с грузовика человек.
– С нами - представители демократических партий. Где президент? Что с ним?

Мы требуем, чтобы он выступил перед народом! Мы объявляем бессрочную политическую забастовку!

Дождь все сильнее, и Рита, спохватившись, раскрывает зонтик.

– Мы - к вам.

Под зонтик ныряют две девушки, прижимаются к Рите.

– Стойте здесь. Я сейчас.

Олег шагнул ко второму танку.

– У нас присяга, - не дожидаясь никаких слов и призывов, говорит белобрысый, с худой, цыплячьей шеей мальчишка. Сколько же ему лет? Совсем, ну совсем пацан.
– Мы ведь не сами...

– Вы давали присягу защищать свой народ и правительство, - перебивает его Олег.
– А правительство - это сейчас Ельцин, потому что Горбачев неизвестно где. Нужно защищать Ельцина, а не путчистов.

И тут вмешивается наконец командир.

– Идите, идите отсюда, - нервничая, говорит он.
– Сейчас пойдут бэтээры.

– Но я стою на тротуаре, - возражает Олег.
– Зачем мне уходить? Они же не по тротуару пойдут.
– И снова поворачивается к танкистам:

– Думайте, ребята, думайте! Поддержите хунту - всем нам жить в фашистской стране.

– Скажешь тоже - "фашистской"!
– совсем разнервничался командир. Хватит нас агитировать!

Но Олега неожиданно поддерживает какой-то казах в огромной, мохнатой шапке.

– В своего, русского, палить будешь?
– недоумевает он и почесывает в затылке, сдвигая шапку на лоб.

– Задавишь кого - век себе не простишь, - скорбно качает головой женщина в пестром платке.

– Можно стрелять в воздух, - думает вслух прямой старик.
– Вроде бы подчинился...

– Да уйдете вы или нет?
– истерически кричит командир.
– Мы сейчас разворачиваемся - ив казармы, ясно?

– Чего это вы нас гоните?
– возмущается в ответ лохматый дед в промасленной куртке.
– Я по этой тропе еще в детский сад топал.

Общий хохот разряжает накаленную атмосферу. Ничего себе - тропа! И когда это он, интересно, топал-то в детский сад? В прошлом веке, что ли?

Дождь превращается в косой, с ветром, ливень.

Танкисты ныряют в люки, с грохотом захлопываются тяжелые крышки мальчики рады ретироваться с достоинством. Дождь барабанит по крышам.

– Уходим, уходим, - повторяет командир.