Аллигент

– Когда она впервые вошла в город, она была похожа на Бесстрашную, потому что у нее уже были татуировки и это было бы трудно объяснить местным жителям. Ей было шестнадцать, но она сказала, что пятнадцать, так что у нее было время приспособиться.

Наши намерения были для нее...
– Он приподнимает плечо.

– В общем, тебе стоит прочитать этот файл. Я не могу рассмотреть справедливость с точки зрения шестнадцатилетней.

Словно по сигналу, Мэттьюс открывает ящик стола, доставая оттуда небольшую, плоскую, стеклянную штуковину.

Он кликает одним пальцем, и появляется изображение. Это один из документов, только что открытым им. Он предлагает мне планшет. Он прочнее, чем я ожидала, твердый и крепкий.

– Не волнуйся, он практически неразрушимый, говорит Дэвид.

– Уверен ты хочешь вернуться к друзьям. Мэттьюс, не мог бы ты проводить Мисс Приор обратно в отель? Мне нужно позаботиться еще кое о чем.

– Я бы не мог? говорит Мэттьюс. Потом он моргает.
– Шутите сэр. Я провожу ее.

– Спасибо, говорю я Дэвиду прежде чем он уходит.

– Конечно, говорит он. Дай мне знать, если у тебя появятся вопросы.

– Готова? говорит Мэттьюс.

Он высокий, возможно почти такой же, как Калеб, и его черные волосы искусно взъерошены впереди, будто он провел много времени, делая их такими, как будто он только что поднялся с постели. Под его темно-синей формой обычная черная футболка и черный шнурок вокруг шеи. Он двигается вокруг его Адамового яблока, когда он глотает.

Я выхожу с ним из маленького офиса и иду вниз по коридору. Толпа, которая здесь была до этого, рассосалась. Должно быть, принялись за работу, или завтракают.

Здесь живут люди, спят и едят, работают, рожают детей и растят семьи, умирают. Когда-

то, это место моя мама называла домом.

– Интересно, а когда вы начнете сходить с ума - говорит он.
– После того, как вы узнали все это так сразу.

– Я не собираюсь сходить с ума, говорю я, чувствуя, что защищаюсь. Хотя, думаю, что уже это сделала, но я не собираюсь признаваться в этом.

Мэттьюс пожимает плечами.
– Я бы сошел с ума. Однако это достаточно честно.

Я вижу вывеску, на которой написано ВХОД В ОТЕЛЬ впереди. Я прижимаю экран к груди, страстно желая вернуться к общежитие и рассказать Тобиасу о моей маме.

– Послушай, одна из вещей, чем мой руководитель и я занимаемся - это генетическое тестирование, говорит Мэттьюс.

– Я бы хотел, чтобы ты и тот парень, сын Маркуса Итона?
– пришли ко мне для ДНК теста.

– Зачем?

– Из любопытства. Он пожимает плечами.
– Прежде мы не тестировали гены столь позднего поколения эксперимента, а ты и Тобиас, кажетесь какими то...... необычными, в проявления определенных вещей. Я поднимаю брови.

– Ты, например, демонстрируешь необычную сопротивляемость сыворотке - большинство Дивергентов не могут этим похвастаться, говорит Мэттьюс

– А Тобиас может противостоять симуляциям, но не демонстрирует несколько других способностей характерных для Дивергента. Я могу объяснить это подробнее.

Я колеблюсь, не уверена, что хочу видеть свои гены, или Тобиаса, или сравнивать их, как будто это важно. Но Мэттьюс, кажется очень жаждет этого, практически как ребенок, и я понимаю любопытство.

– Я спрошу его, готов ли он к этому, - говорю я.- Но я бы хотела. Когда?

– Этим утром хорошо? говорит он.- Я могу зайти за вами в час или около того. Вас все равно не пустят в лабораторию без меня. Я киваю.

Внезапно я чувствую себя возбужденной, узнать больше о своих генах, это то же самое, что читать дневник моей матери: я получу часть ее обратно.

Глава 18. ТОБИАС

Это странно видеть людей, которых вы не очень хорошо знаете, утром с сонными глазами и складками от подушки на щеках; знать, что Кристина веселая утром, Питер просыпается с идеально ровными волосами, а Кара общается только ворча, медленно двигаясь, шаг за шагом, к кофе.

Первое, что я делаю, принимаю душ и переодеваюсь в одежду, которую они предоставляют нам, которая не сильно отличается от одежды к которой я привык, но все цвета сочетаются друг с другом, они ничего не значат для этих людей. Я ношу черную рубашку и синие джинсы и пытаюсь убедить себя, что это нормально, что я чувствую себя нормально, что я адаптируюсь.

Суд моего отца сегодня. Я еще не решил, собираюсь я смотреть его или нет.

Когда я возвращаюсь, Трис уже полностью одета, сидит на краю кровати, как будто она готова спрыгнуть с неё в любой момент. Так же, как Эвелин.

Я схватила булочку с подноса с завтраком, который кто-то нам принес, и сажусь напротив нее.
– Доброе утро. Ты рано встала.

– Да, - говорит она, перенося свои ноги так, что они оказываются между моими.

– Зоя нашла меня утром у той большой скульптуры.
– Дэвид хотел мне что-то показать.

Она взяла стеклянный экран, лежащий рядом с ней. Он засветился, когда она прикоснулась к нему, показывая документ.

– Это файл моей матери. Судя по всему, она писала маленький дневник. Она подвинулась так, как будто было неудобно.
– Я еще не смотрела что там.

– Что ж,- я сказал, - Почему ты не читаешь его?

– Я не знаю. Она положила его обратно, и экран автоматически отключился.
– Я думаю, что боюсь этого.

Дети Отречения редко знают своих родителей в какой-либо значительной мере, потому что Отреченные родители никогда не проявляют себя так, как другие родители, когда их дети вырастают до определенного возраста. Они заворачивают себя в серую ткань доспехов и самоотверженные поступки, уверенные, что делиться - значит потакать собственным слабостям. Это не просто восстановленная часть мамы Трис; это первые и последние честные проблески той, кем Натали Приор действительно была.

Затем я понимаю, почему она так держится за него, как за магический предмет, который может раствориться в один момент. И почему она хочет сохранить его неоткрытым на некоторое время - это то же самое, что я чувствую насчет суда над моим отцом. Это может рассказать ей что-то, чего она не желает знать.

Я проследил за ее взглядом по комнате туда, где сидит Калеб, жуя кусок злака.

Мрачный, словно обиженный ребенок.

– Ты собираешься показать ему это?
– спрашиваю я.

Она не отвечает.