Алпамыш
Шрифт:
Сердце ли в груди у нее.
Птица ли трепещет в груди?
Радость какова, посуди.
Девушки, как надо, идут:
Десятеро их — впереди, —
Встречным объявляют: «Пройди!»
Десять с нею рядом идут,
Десятеро их позади,
Десятеро — песни ведут.
Приходит Тавка-аим во дворец,
— Слово я скажу, красавица, тебе, —
Может быть, и не понравится тебе:
Службу твою — дружбу я ль не уважал,
В дни, когда в зиндане пленником лежал?
Если б уваженья не питал к тебе,
С просьбой обращаться я б не стал к тебе:
Помощь мне твоя отныне не нужна, —
Как-никак, ты прежней власти лишена,
Все, что прикажу, ты выполнить должна.
Принуждать тебя, однако, не хочу, —
Этим уваженья дань тебе плачу,
Да не буду грубым я в твоих очах:
Твой отец убит, калмыцкий падишах, —
Видишь, — падишахом стали
[41]
Кайкубат,
Славой на весь мир они теперь гремят.
А к тебе они давно благоволят, —
Сердце ты свое не мучь, Тавка-аим,
И на их любовь ответь любовью им:
Ведь они платили за тебя калым,
Значит — были первым женихом твоим:
Первый покупатель должен быть любим.
О твоей красе прослышав, Ай-Тавка,
Кайкубат сюда пришел издалека:
Чин — страна его — богата, велика.
От любви к тебе он стал в стране чужой
Бедным пастухом. Теперь он — шах большой,
Ты его любовь не отвергай, Тавка,
Будет с Кайкубатом жизнь твоя сладка.
Обиделась Ай-Тавка, услыхав эти слова Алпамыша и такое слово сказала в ответ:
— Сколько я взывала к богу за тебя!
Знала лишь тоску-тревогу за тебя,
Проливала слез так много за тебя,
Сколько за тебя ударов приняла!
Ожерелье драгоценное на мне,
Блещет золотой в нем талисман-божок.
Ты любил игру моих бровей, дружок,
Где она, пора любви твоей, дружок?
Это ли твоя награда, милый мой!
Ты ли не страдал в зиндане, как в аду,
Я ль не отводила от тебя беду!
Но не суждено мне счастье на роду, —
Мне отраву небо всыпало в
еду.Это ли твоя награда, милый мой?
Брови наведя мешхедскою сурьмой,
В шелковом платке с пушистой бахромой,
Не будила ль страсть в тебе я, милый мой?
Это ль, милый мой, награда от тебя?!
Так тебе служа в худые времена,
Знала ль я, какая службе той цена?
Знала ли, что стану скоро ненужна
Для того, кому была я так верна?
Это ли твоя награда, милый мой?!
Ныне сватовством таким меня почтив,
Как ты оказался, хан мой, неучтив!
Если пред таким плешивцем ты в долгу,
Я-то как ему женою быть могу?
Для него ль свою красу я берегу?
Это ли твоя награда, милый мой?!
У Тавки душа обидою зажглась.
Кайкубат стоит — с нее не сводит глаз;
Выслушав ее, он отдает приказ,
Чтоб воды горячей принесли тотчас.
Кипятку ему приносят полный таз.
Череп свой плешивый в воду погрузив,
Долго плешь скребет в воде горячей он, —
Всех такой причудой озадачил он.
А разгадка в том, что не был он паршив:
Требухой искусно кудри обложив,
Засушив ее — он с виду стал плешив.
Требуху в воде горячей размочив,
С головы ее кусками отодрав,
Голову он вынул — сразу стал кудряв,
Молод, строен стал и, как Юсуф, красив,
Красотой своей Тавку-аим сразив.
Озарять бы ночь могла его краса!
Длинные свои заплел он волоса, —
Падает по пояс черная коса:
Кайкубат китайцем, чин-мачинцем был,
[42]
Пастухом служа, он знатным принцем был!
Слышать не желала Ай-Тавка о нем,
Тут она любовным вспыхнула огнем.
Память ей отшибла во мгновенье страсть:
Что там Алпамыш! Он — грубая напасть!
С ним пришлось бы ей всю жизнь свою проклясть!
Сердце на него растрачивала зря.
И, на Алпамыша даже не смотря,
Про себя Тавка так думала в тот час:
«Люб отныне мне лишь Кайкубат-тюря!
Да и раньше тоже, правду говоря,