Алпамыш

Это говоря, кончаю речь на том.

Думаю, доволен ты моим судом!

Услыхал такие слова Байсары, — успокоилось сердце его: хоть и лишился он скота, зато хоть жизнь сохранил. Приказал калмыцкий шах мирзам своим бумагу написать, Байсары к ней руку приложил, — мол, все ему известно и со всем он согласен. Шах печатью своей припечатал ту бумагу, — стал Байсары начальником над пастухами. Собрал Байсары весь раньше ему принадлежавший скот — обратно погнал его на Айва-коль…

Сурхаиль, старуха эта коварная, во все шахские дела вмешивалась всегда. Видит она такое дело, — решила по-своему все повернуть. Говорит Сурхаиль Тайча-хану:

— Осень подоспела — розам облететь,

На увядших розах соловьям не петь.

Я несправедливость не могу терпеть:

То, что сделал ты, — несправедливо ведь!

Весь узбекский скот ты, шах, себе берешь.

Это — суд иль это есть простой грабеж?!

Ты разбогател — тебе и горя нет,

Мне без сыновей моих подспорья нет!

На мои слова какой даешь ответ?

Ты простил узбека, я-то как прощу?

За детей убитых кун с кого взыщу?

Так и знай, что кун я получить хочу.

Скорбь моя кричит, — не я сама кричу.

Шах ты иль не шах — неправду обличу,

Хоть за Байсары предай меня мечу.

Плох ты иль хорош — на деле изучу, —

За добро твое добром я заплачу.

Вот что я сказать намерена тебе:

Жить хочу отныне на Мурад-Тюбе;

Замок я в степи Чилбирской заложу, —

Дерзкому узбеку путь я прегражу,

Пользу я тебе большую сослужу.

Алпамышу — кровный недруг я навек.

Если бы дерзнул байсунский этот бек

На калмыцкий край вновь совершить набег, —

Алпамыша я из рук не упущу, —

Я его убью — и тем взыщу я кун!

Смертью Алпамыша устрашу Байсун!

Выслушав слова Сурхаиль, калмыцкий шах так ей ответил:

— Полные упреков мне сказав слова,

Ты, я признаю, была вполне права.

Если хочешь замок ты построить там,

В этом деле я тебе помощник сам.

Все, что ни попросишь, безотказно дам:

И кирпич тебе и камень разный дам,

Всяких мастеров по каменным делам, —

Я тебе их дам — ты ставь их по местам,

Строй не то, что з

а

мок, — целый город, там!

Раз добра мне хочешь — безотказно дам!

Чтоб руководить людей мастеровых,

Много амальдаров дам тебе своих.

Ты — всему глава, ты — старшая меж них, —

Ставлю я тебя сардаршею меж них.

Денег, сколько нужно, безотказно дам,

Из казны моей плачу по всем счетам.

Не жалей на этот замок ничего:

Знай, что чем скорей ты выстроишь его,

Тем скорей вернешь ты сына своего.

Караджан в Конграте не навек жилец:

Слух дойдет об этом деле до него, —

По своей стране соскучась, наконец,

Он в один из дней вернется, наш беглец.

Ведомо тебе да будет, Сурхаиль,

Если он вернется, так тому и быть, —

Все его проступки я готов забыть.

С сердца твоего сотру печали пыль…

Услыхав слова шаха, очень обрадовалась Сурхаиль. Собрала она много рабочих-поденщиков, мастеров-строителей, поставила надсмотрщиками над ними ханских амальдаров. Взяла она также с собою сорок девушек — самых первых калмыцких красавиц, таких, что нельзя не заглядеться на них, а заглядевшись, — разума не лишиться.

Много снаряжается арб,

В арбы нагружается скарб,

Все, в чем на постройке нужда,

Всякие орудья труда,

Харча и питья — на года,

Грузятся и деньги сюда,

Мастера и люди труда.

Караван — арба вслед арбе —

Отправляется к Мурад-Тюбе,

Арбы амальдары ведут.

Сурхаиль — исчадье вреда,

Важничает, чином горда;

Все ей повинуется тут.

Сорок с нею девушек, — все

Первые в стране по красе,

Все они в шелку, в кармазе,

Все они игриво-нежны,

Все, как кипарисы, стройны, —

Взглянешь — не в своем ты уме!

Все они игрой на нагме

Мастерицы душу пленять.

Сурхаиль для козней своих

Повезла красавиц таких.

Обреченный тот человек,

Кто вкусит их девичьих нег!..

Едут они, едут себе, —

Входит караван в Токайстан,

Приближается к Мурад-Тюбе.

Стали они тут на ночлег…

Невдалеке от Мурад-Тюбе, в Чилбирской степи, приказала Сурхаиль расчистить место для замка. Долго ли, недолго ли поденщики и мастера на постройке трудились, замок возвели, башни его стальными зубцами оковали, пороги золотом облицевали, ворота — краской золотой покрыли, все видные места жемчугами, рубинами изукрасили. Когда з а мок закончили, прибыл туда и сам шах калмыцкий. Мастеров и рабочих людей отпустили, — пир устроили. Арака крепкого, зелья сонного много с собой из столицы привезла Сурхаиль. Часто приезжать стал шах калмыцкий с воинами, обо всех делах со старухой советовался. «Если узбекский бек Алпамыш узнает, что с Байсары стало, обязательно приедет сюда, — тут-то мы и словим его». Так между собой порешили они. Сурхаиль что ни день на Мурад-Тюбе поднималась — в подзорную трубу свою направо-налево поглядывала, — не видать ли узбеков…