Аляска

Вторая трудность заключалась в следующем. Особой точности и внимания требовала обработка кожи вокруг губ и носа, между пальцев рук и ног; окраска век, ушных раковин, участков лба и шеи под волосами. И забыть о чем-нибудь было никак нельзя! Меня могла выдать любая мелочь!

В общем, кропотливая мне выдалась работенка!

Я терпеливо трудилась не меньше часа. Наконец, мне показалось, что цель достигнута. Там, где должен был лежать ровный загар, он лежал, как миленький. Мое отражение поощрительно мне улыбнулось. Я похвалила себя за то, что все делала стоя. Если бы сидела на стуле, то, забывшись, нанесла бы крем на подошвы. А этого делать нельзя: подошвы и ладони у мулатов и мулаток, как и у негров, светлые!

И тут меня пронзила убийственная мысль: 'Ладони!'

Я вскинула руки к лицу и ахнула. Мои ладони, которыми я так долго втирала крем, стали даже не бронзовыми - оранжевыми! 'Надо было резиновые перчатки надеть!' - мысленно вскрикнула я. Но было поздно.

– Shit!
– выругалась я любимым бранным словом Моники. Ситуация казалась безвыходной. В руководстве к использованию крема было написано: он не смывался водой в одночасье, даже с мылом! Кожа избавлялась от искусственного загара постепенно, в течение нескольких дней.

Я быстро оделась и кинулась на кухню, в нашу импровизированную ванную. Схватила кусок пемзы и стала полировать им ладони. Потом долго держала руки под горячей водой и лихорадочно терла их мылом, пемзой, мочалкой и снова мылом...

Результат моих отчаянных усилий был настолько жалок, что я чуть не заплакала. Ладони из оранжевых превратились в желтые! Как говорится, хрен редьки не слаще!

Я с обреченным видом вышла из ванны. Возле плиты стояла соседка Людка и темпераментно, с треском-жаром и матерным словцом пекла блины сразу на трех сковородах. Она заметила меня, присмотрелась и закричала сквозь бешеное шкворчанье раскаленного масла:

– Оль! Как ты здорово загорела-то! А я что-то раньше не замечала!

– Да, тетя Люда, - уныло ответила я.
– Здорово. У меня даже ладони загорели...

И повлеклась в комнату. После превращения в мулатку я собиралась надеть лимонное платье и отправиться к Мишке Ефремову. Репетировать, как договаривались. Но теперь мне никуда не хотелось идти. Настроение упало. Мне казалось, что я все испортила.

И все-таки я заставила себя переодеться и в назначенное время позвонила в дверь Мишкиной квартиры.

– Обалдеть!
– воскликнул он, завидев меня на пороге.
– Платонова! Тебя не узнать! Какой колер! Настоящая мулатка! Как тебе это удалось?!

Ко мне сразу же вернулась утраченная бодрость. В голову пришла вполне здравая мысль: 'Ничего не испорчено! Ладони можно прятать, пока не побелеют! Нужно просто показывать иностранцам только тыльные стороны рук!' Я решила не говорить Мишке о своей ошибке, а оценить, насколько быстро он обратит на нее внимание.

Но ему было явно не до моих ладоней. Мишка уже, как говорится, 'пребывал в образе'. Он усадил меня на диван в гостиной:

– Все, репетируем!

И стал ходить передо мной взад-вперед. Сначала он произнес длинную речь про систему Станиславского. Потом долго говорил о вживании в образ Моники.

– Помни, Платонова, - вразумлял он меня, - ты слишком умна для своей легкомысленной роли! Поэтому будь проще, дави на кокетство и на 'хи-хи'!

Потом заставил меня сделать упражнения на расслабление, сосредоточение и вхождение в различные эмоциональные состояния.

Я с удивлением обнаружила, что слушаю и выполняю его задания с большим интересом. Актерское искусство мне нравилось! Может, именно в тот момент и родилась телеведущая Первого канала Ольга Платонова?..

– Слушай, - немного разочарованно сказал Мишка, - у тебя все так хорошо получается, что даже скучно стало. Давай тогда сделаем самое главное. Сыграем в 'Интервью'!

Он сел в кресло напротив меня, небрежно закинул ногу на ногу и с ласковой улыбкой заговорил по-английски:

– Monica, people in my country like to dance disco. (Моника, в моей стране любят танцевать диско.) And which dances do Brazilian girls prefer? (А какие танцы предпочитают бразильские девушки?)

Мишка, не сводя с меня нежного взгляда, изящно прогнулся, потянулся ко мне и взял за руку.

Он так неожиданно и точно перевоплотился во флиртующего американца, что я опешила. И тут же поняла, что такое 'Интервью'. Мы с ним проиграем варианты моих бесед с иностранцем, который в баре заинтересуется юной бразильянкой. Заодно Мишка увидит, насколько хорошо я смогу сыграть Монику.

Мне стало весело и легко. Я лукаво улыбнулась, томным движением от плеча высвободила руку и сказала:

– In order to learn how our girls dance, you should visit the carnival in Rio de Janeiro! ( (Для того, чтобы узнать, как танцуют наши девушки, нужно побывать на карнавале в Рио-де-Жанейро!) This is a must, you see! (Это нужно видеть!)

– What are you talking about! (Что вы говорите!) - с готовностью округлил глаза Мишка.
– Rio de Janeiro! Tell me what carnival is like! (Рио-де-Жанейро! Расскажите мне об этом карнавале!)

Так мы с большим удовольствием проболтали часа два. Мишка периодически переставал быть американцем, показывал мне большой палец и шепотом вскрикивал:

– Great, Платонова, отлично!

Наконец он посмотрел на часы и вскинулся:

– Все! Сейчас предки вернутся!
– И взглянул на меня с дерзким огоньком в глазах: - Ну, что, Оль? Мы готовы! Идем завтра?

– Идем!

***

Ближайший валютный бар располагался на улице Горького, в цокольном этаже гостиницы 'Интурист'. Мы с Моникой не раз проходили мимо, когда посещали 'Марс'. Здание гостиницы представляло собой здоровенную двадцатидвухэтажную коробку из стекла и бетона. Типичный образчик примитивного советского 'кубического' стиля. На старейшей улице Москвы смотрелся он дико. И стал своего рода надругательством над исторической застройкой центра столицы. Ведь она сочетает в себе самые различные архитектурные стили - в основном, те, которым отдавали предпочтение в России XVIII-XIX веков. Они не имеют ничего общего с 'кубизмом' в архитектуре: классицизм, русский и неорусский стиль, эклектика, модерн...

'Интурист' снесут в 2002 году и на его месте построят отель 'Ритц-Карлтон'. Здание выполнено в духе русского неоклассицизма и теперь вполне гармонично вписывается в облик улицы.

– Еще два валютных бара есть в гостинице 'Белград', - рассказывал мне Мишка, когда мы на следующий вечер отправились в 'Интурист'. Мы шли по Тверской: импозантная мулатка в сногсшибательном платье и ничем не примечательный паренек в джинсах и пуловере. Странная парочка, но так и было задумано.
– Ну, ты знаешь, две высотки напротив МИДа! В каждой из них - по бару. Далеко, конечно, до них топать, но постоянно в 'Интуристе' сидеть нельзя. Можно нарваться на одного и того же иностранца. Ну, которого мы уже развели. Хлопот тогда не оберешься!