Аляска
Шрифт:
За день до этого ее мать скончалась от сердечного приступа.
Я не знаю, что ощущала Моника, узнав о смерти матери, что ей говорил отец. Эдвард да Коста Ногейра увез тело жены в Бразилию, чтобы похоронить ее в родном Сан-Паулу. Монику он забрал с собой.
В Москву моя лучшая подруга не вернулась. Больше мы не виделись.
***
Несколько лет назад я разыскала Монику.
Для этого мне пришлось сделать официальный запрос в посольство Бразилии. Я надеялась, что из личного дела военного атташе Эдварда да Коста Ногейра смогу узнать предположительный адрес бывшей подруги. Она вполне могла жить в доме отца. Из ответа на запрос я поняла, что архивным поиском дела тридцатилетней давности заниматься
В тот же день я отправила Монике письмо. Она ответила, мы стали переписываться. И вот что я узнала о том, как сложилась ее судьба после отъезда из СССР.
Тогда в жизни Моники началась черная полоса. Дети Марии да Косты Ногейра отвернулись от нее: винили в смерти матери. Вскоре умер и отец. Моника поступила в университет, но на первом курсе забеременела. Замуж не вышла, родила ребенка. Учебу в институте оставила: нужно было ухаживать за младенцем и хоть как-то зарабатывать на жизнь. Позже уехала в США, стала домработницей. И здесь судьба ей улыбнулась. Она познакомилась с молодым итальянцем, путешествующим по Америке, и тот сделал ей предложение. Блестящей карьерой и высокими доходами жених похвастать не мог, работал развозчиком пиццы. Зато был настоящим мужчиной и сильно любил Монику. Она уехала с ним в Италию, там они поженились. Теперь счастливо живут в Милане, у них трое детей.
Мы общаемся в интернете все реже. У нас теперь такие разные интересы и заботы! Все изменилось. Но порой я с удовольствием и легкой печалью вспоминаю дружбу двух бесшабашных хулиганистых девчонок, жадно познающих жизнь...
Тогда, после отъезда Моники, я по ней сильно скучала. Но последующие события очень скоро заставили меня отвлечься от мыслей о потере лучшей подруги.
Я сама стала Моникой.
Глава IV
АКТРИСА
Эта история началась с того, что в нашем классе появился новый ученик - Мишка Ефремов.
Сначала все подумали, что новичок - сын известного режиссера и актера Олега Ефремова. Однако это было не так. Правда, Мишкин отец, подобно своему именитому однофамильцу, занимался театральной режиссурой. Но не в Москве, а в Лондоне. Там он вместе с семьей провел несколько лет. Активно 'проводил партийную линию в искусстве', как рассказывал нам Мишка. Это было очень похоже на санкционированную властями диверсию советской культуры в театральную жизнь Великобритании. О последствиях сей акции ничего не известно. Скорее всего, их просто не было. Тем не менее, режиссер вернулся на родину с почестями и благополучно зажил в элитной многоэтажке на Малой Бронной. А его сын пошел учиться в спецшколу ? 20.
Мишка Ефремов легко влился в разнородный и недружный коллектив нашего класса. Находчивый и чуткий в общении, он всегда знал, что и кому сказать, а где нужно - молчал. К тому же - нисколько не задавался своей лондонской биографией и безупречным английским произношением. Девчонок он покорил длинной прической под битлов и легкой ироничной улыбкой. Ребят - тем, что щедро делился со всеми жвачкой, то есть жевательными резинками. А нужно сказать, что эти ароматные пластинки с ягодным или 'холодковым' вкусом в импортной обертке были тогда для любого школьника вожделенным приобретением. В СССР они не производились. А те из ребят, кому родители привозили жвачку из-за рубежа,
не горели желанием делиться ею с товарищами. Вот почему в нашей школе можно было периодически наблюдать одну и ту же унизительную картину...Впрочем, парой фраз здесь не отделаться. Этому стоит уделить особое внимание.
К середине 70-х годов спецшкола ? 20 завоевала прочные позиции в ряду ведущих школ страны. Для московских чиновников она стала своего рода 'витриной' советского образования. Они с большой гордостью и охотой предъявляли ее взорам зарубежных гостей столицы. Поэтому нашу школу частенько посещали иностранные делегации. Учителя встречали их с большим пиететом и не меньшим достоинством. И пеклись о том, чтобы все ученики также вели себя достойно. То есть с осознанием значимости своего статуса советских школьников - учащихся лучшего учебного заведения в СССР.
Но не тут-то было! Ученики младших и средних классов по своему малолетству и недомыслию при виде вышагивающих по коридору иностранцев забывали обо всем на свете. Ведь в любом зарубежном госте они видели щедрый источник жвачки! И это было действительно так! Иностранцы прекрасно знали о том, что наши дети жвачкой обделены и в то же время ею бредят. И при посещении школы набивали упаковками с жевательными пластинками карманы брюк и пиджаков. Делали они это вовсе не из благих побуждений. А для того, чтобы создать определенного рода картину. И она всякий раз получалась такая.
Перемена. Коридор заполнен гуляющими, играющими школьниками. Появляется группа иностранцев в сопровождении директора и учителя. Все ребята и девчонки как один замирают на месте. Тишина. Неподвижность. Секундная пауза. И - началось! Веселые и беспечные доселе школьники мгновенно превращаются в голодных дикарей с умоляющими взглядами. И - бегут к иностранцам со всех сторон! Дети взывают о помощи. Дети протягивают руки. Дети жалко и подобострастно улыбаются. И кричат:
– Cheving gum! Cheving gum! (Жвачка! Жвачка!)
Ни дать ни взять - голодающие африканцы при получении гуманитарной помощи!
Иностранцы же не теряются! Кто-то из них начинает сноровисто раздавать жвачку. А другие с бешеной скоростью щелкают затворами фотоаппаратов. Запланированная унизительная акция разворачивается! Через несколько дней в зарубежных газетах появятся шокирующие снимки. На них мальчики в странных, мышиного цвета, костюмах и девочки в монашеских коричневых платьях и траурных черных фартуках тянут руки к читателю. В их глазах - мольба. Это советские дети. Чего они просят? Хлеба? Воды?..
Снимки публиковались с самыми неожиданными комментариями. В любом случае - такими, что у наших чиновников волосы на голове вставали дыбом. А все остальные советские граждане - из тех, что могли читать зарубежную прессу, - просто заливались краской стыда.
Я теперь спрашиваю себя: неужели властям трудно было закупить лицензию и наладить в стране производство жевательной резинки? Дети есть дети! Какой с них спрос?.. Ну, если так хотят жвачки - дайте, вам же это несложно сделать! Ведь нет в употреблении этих ароматных пластинок ничего плохого! А на кону, в конце концов, - престиж страны!
Советской номенклатуре такое и в голову не приходило. Возможно, в верхах думали так же, как моя мама: 'Это развращает!' Она из всех своих бесчисленных зарубежных командировок не привезла мне ни одной пластинки сheving gum. Впрочем, к жевательным резинкам я была равнодушна.
Но вернемся к Мишке Ефремову. Итак, он накормил наших ребят жвачкой и тем снискал их расположение. Я по достоинству оценила этот простой и эффектный ход. Мишка был умный парень. Мы сразу же прониклись друг к другу симпатией. Я вспомнила, что летом мы несколько раз виделись в кафе или баре. И даже танцевали в одной компании. Вот только познакомиться не удосужились.