Аляска

Мы как раз тогда начали изучать на уроках литературы 'Евгения Онегина'. А он Пушкина любил.

Я сильно пихнула его локтем в бок:

– Michael, what are you talking about? (Михаил, что ты говоришь?) You know that I do not understand Russian! (Ты же знаешь, что я плохо понимаю по-русски!)

– Oh, I'm sorry, Monica! (О, извини, Моника!) - спохватился любитель русской поэзии. И зачем-то пояснил Карлу Юхансону: - It's Pushkin! (Это Пушкин!)

Но тот был занят беседой с подошедшим метрдотелем. Вид у моего ухажера был настолько решительный и важный, как будто он намеревался купить весь этот ресторан!

В тот вечер все получилось так, как предсказывал Мишка. 'Наедимся от пуза, потанцуем... Оторвемся по полной программе!' Карл исполнял все мои желания. Мы с Мишкой лопали за обе щеки черную икру и заливную осетрину. Нам подавали в изящных кокотницах горячие жульены. Наливали в хрустальные бокалы сладкое французское вино. Бородатый саксофонист на сцене выводил на сцене трогательную мелодию. Карл пил пятизвездочный армянский коньяк и не сводил с меня глаз. Он быстро хмелел, но вел себя корректно. Мы мило беседовали и периодически охотно позволяли Мишке вытаскивать нас из-за стола - шли танцевать.

Мне все это доставляло истинное удовольствие. Я наслаждалась атмосферой праздника, который разворачивался в шикарном интерьере, за красиво сервированным столом, под хорошую музыку. Мне нравилось чувствовать себя взрослой девушкой, имеющей право проводить время в ресторане с мужчиной. Мне льстило внимание иностранца.

Но все это было ничто по сравнению с тем удовольствием, которое доставляло мне исполнение роли Моники. Я чувствовала себя настоящей актрисой. И была благодарна Мишке: он предоставил мне возможность испытать эту радость.

В то же время Мишка меня тревожил. Оказавшись в ресторане, он мгновенно перестал быть самим собой. Его живость, природный ум и находчивость куда-то пропали. А то, что осталось, обратилось в глупую восторженность. Он пребывал в состоянии непреходящей эйфории. Глаза его сияли; он блуждал счастливым взором по залу и лицам посетителей; ел икру и пил вино, отдаваясь процессу без остатка, будто растворялся в своих вкусовых ощущениях. Он танцевал с закрытыми глазами, с идиотской улыбкой на лице.

Он таял и расплывался от удовольствия. И нисколько не помогал мне в общении с Карлом. Мишка был нужен мне прежде всего для того, чтобы сгладить возможные поведенческие ошибки Моники. Но он только сбивал меня восторженными восклицаниями и воспоминаниями о лондонских ресторанах. После каждого его выступления я не знала, с чего начать разговор со шведом. Карл смотрел на юного друга Моники с недоумением.

Когда мой ухажер вышел в туалетную комнату, я набросилась на Мишку:

– Ты что, Ефремов? Жульенов объелся?! Ведешь себя, как дурак!

Он блаженно улыбнулся:

– Ах, Платонова, если бы ты знала, как во мне отдается вся эта красота! Это изобилие! Этот праздник! Мы с отцом в Лондоне частенько по ресторанам ходили. Я еще тогда почувствовал: я создан для этой жизни, я хочу ее!

– Красивой жизни хочешь?
– зло уточнила я.

– Да!
– с силой выдал Мишка. И уставился на меня восторженно-безумным взглядом.

Я растерялась. Для пятнадцатилетнего мальчишки столь сильная, ясно осознаваемая, четко оформленная тяга к праздному изобилию была делом необычным. Ефремов оказался психологическим феноменом. Какая-то часть его внутреннего мира получила ненормальное развитие, имела слишком большие размеры и силу...

И тут я поняла: да он просто использовал меня! Его увлечение режиссурой, актерство, авантюризм, желание сыграть со мной 'спектакль' - вторично. Все это было лишь набором инструментов достижения желанной цели - провести вечер в шикарном ресторане!

Ах, какой же он все-таки дурак!..

– Да ты наркоман...
– упавшим голосом сказала я.
– Ищи себе другую актрису! Я с тобой больше никуда не пойду!

И тут Мишка очнулся. Безумие в его глазах пропало.

– Нет, Оля!
– испуганно вскричал он.
– Ты что! У нас же все так здорово получилось! Не уходи, я буду вести себя так, как ты скажешь! Обещаю! Клянусь!

На входе в зал показалась сутулая фигура Карла Юхансона.

– Ладно, потом поговорим!
– угрожающе прошипела я.
– Карл идет! Давай сматываться! Пора уже! Действуем, как договорились!

Мишка послушно кивнул.

Когда швед подошел к столу, Моника с милой улыбкой произнесла:

– I've got to freshen myself up, Carl. (Мне пора привести себя в порядок, Карл.) I'll be back in five minutes. (Я вернусь через пять минут.) Then we'll dance again... (Потом еще потанцуем...)

И удалилась в сторону туалетной комнаты.

Мишка проводил ее взглядом, посмотрел на часы и вскрикнул:

– Oh! It's time to call my parents! (О! Пора родителям позвонить!) Carl, the telephone is in the lobby. I'll be back! (Карл, телефон в вестибюле, я мигом!)

Я ждала Мишку у выхода из 'Националя'. Мы выскочили из гостиницы, вихрем промчались до 'Интуриста' и нырнули в подземный переход.

Авантюра удалась!

Оказавшись на другой стороне улицы Горького, мы стали резвиться, как дети. Мы победно вскидывали вверх сжатые кулаки, кричали 'Ура!', хохотали и прыгали на месте. Прохожие с опаской обходили нас стороной. Потом Мишка полез ко мне обниматься. Я со смехом оттолкнула этого ошалевшего чудака:

– Ну, все, Ефремов! Идем домой! Поздно уже!

Мы шли по вечерней Москве и бурно обменивались впечатлениями. Я полной грудью вдыхала прохладный сентябрьский воздух и радостно улыбалась. Я сыграла Монику! У меня получилось! Только было немножко жалко бедного очкарика Карла. Он хорошо обращался со мной, а теперь... Когда ему удастся снова почувствовать себя мачо? Но, успокаивала я свою совесть, Моника пробудила в нем настоящего мужчину. А это дорогого стоит!

Мишка стянул с себя пуловер и накинул его мне на плечи.

– Ты больше не сердишься на меня, Платонова?
– осторожно спросил он.

Я перестала улыбаться и строго посмотрела на него:

– Слушай, Ефремов, в тебе есть что-то ненормальное! Делаю тебе первое и последнее предупреждение. Если ты еще раз свихнешься так, как сегодня, больше не будет никаких баров и ресторанов! Скажи спасибо, что мне Монику играть интересно!
– Потом подумала и уже тише сказала: - Ты, вообще, следи за собой. Вина, что ли, пей поменьше. А то дело плохо кончится!..