Амнезия "Спес"

Ну и как апофеоз нашей охоты на всякую опасную гадость, сразу за вторым большим завалом мы обнаружили логово паука. Не самого крупного, как сошлись во мнении наставник с храном, обсуждая и его самого, и ловчую сеть, но мне, увидевшему его живьем впервые, хватило, чтобы без всяких позывов к тошноте сжечь волосатую тварюгу вместе со всем хозяйством подчистую.

Когда мы вернулись, пройдясь по другой полосе дороги, которую механоиды уже освободили, уйдя скрипеть куда-то дальше в темноту, лагерь на обговоренном месте был раскинут.

Перекусив, мы присоединились к остальным, которые давно уж были на противоположной насыпи. Стояк и Прыщавый отдыхали, а Пердун, опять в одиночку, буром зарывался в каменный завал, чуть не под самым потолком.

Мы полезли наверх, естественно в стороне от накатанной камнями дорожки.

— Больно большой проем, — с сомнением сказал Паленый, когда мы достигли того места, где сидели командир с приятелем, — скорее всего, помещение не жилое, а общественное.

— Главное, не тронутое! — изрек Стояк.

— Тоже верно… пойдем Хвост, сменим Пердуна, — кинул наставник мне и направился к яме, из которой торчал только зад того и летели камни.

В общем, в этот раз «Приз первопроходцу», то есть, обнаруженный край проема, достался нам.

Тут же рядом нарисовался Бат, державший наизготовку фаербласт. Стояк с Прыщавым принялись расширять вокруг откопанной дыры яму и в результате тот толчок, когда камни пропихнулись на ту сторону завала, был встречен уже всеобщим радостным воплем. Все устали и измаялись ожиданием, так что хотелось, чтобы надежды оправдались, и долгий день, наконец-таки, подошел к концу.

Старший хран пыхнул в дыру огнем, и мы замерли в ожидании.

С той стороны не раздалось ни звука.

— Ну, я пошел, — сказа Бат и сунулся в дыру.

Только звуки шорканья трущейся о камень брони и шелест несильной осыпи с той стороны.

— Ну, что, теперь мы с тобой? — спросил меня Паленый, когда хран дал знать, что у него там все в норме.

Немаленькое помещение, в котором мы оказались, плохо проглядывалось в свете наших фонарей. Лучи выхватывали или пустое пространство, или непонятные силуэты, которые цветом сливались со стенами.

Через минуту мы уже принимали прожектор, пропихиваемый Стояком впереди себя. А только командир успел выбраться полностью, как сразу врубили свет. Тот вспыхнул и показал нам…

— Так это гараж! — заорал Стояк не своим голосом. — Обычный гараж!!! Да что за задница?! Столько пройти, чтоб отрыть простой гараж?! А-а-ар-р-р!!! — ревел он.

А я смотрел и не особенно понимал, что так раззадорило и достало его. Я особого разочарования не испытывал — внизу стояли рядами штук двадцать машин праотцов, правда, полузаваленные щебнем и щедро присыпанные пылью, а потому в деталях пока не опознаваемые.

Тем временем Бат с наставником тщательно оглядывали помещение в мощном направленном луче прожектора, проходя им по потолку, стенам и полу.

— Вроде чисто, — сказал хран.

Паленый с ним согласился:

— На первый взгляд, да. Пошли командир, спустимся, посмотрим хоть с краю, — обратился он к Стояку, который, усевшись прямо возле ямы подкопа, теперь горевал, обхватив голову руками.

— Идите, я тут посижу, — страдальческим тоном изрек тот, даже не подняв на нас глаза.

Паленый пожал плечами и переглянулся с Батам. Я, ничего не понимая, потянул наставника в сторону. А когда мы немного отошли от горюющего командира, спросил:

— А чё это с ним? Мы же нашли настоящие машины праотцов! Это же здорово!

— Оно, конечно, здорово… — покривился недовольно Паленый, — но, понимаешь ли, малой, это не тот куш, на который надеется каждый искатель. Завал наш в четвертой каюте помнишь? Так вот, это остатки от таких же вот машин. Резаку материал, из которого они сделаны, поддается плохо, но раскурочить их надо, чтоб хоть что-то добыть. Только вот начинка капота опознаванию не поддается и спецы давно отказались ее исследовать, так что сдаем, как лом — валом, в синтезаторный отсек. Одна радость, в салоне иногда личные вещи находят, вот они-то хоть чего-то да стоят.

— Понятно… — протянул я, — ну, так завтра с утра примемся за другой завал!

— Ну, да-а… примемся, — покивал наставник, — но именно, что завтра. А сегодня Стояк и себе, и нам нэрвы еще помотает…

В общем, никто, конечно, никуда спускаться не стал и, когда командир нагоревался, мы подались обратно.

Ужин прошел тоже в невеселой обстановке, все, кроме командира, молчали и уже, похоже, без особого аппетита дожевывали остатки крола. А тот все ныл и ныл, вгоняя всех в еще более упадническое настроение.

Спальные мешки раскинули в углу между стеной и ближним к входу в тоннель склоном насыпи. Сам каменный завал прокалили огнем на всякий случай, и если не пожгли, то распугали надолго всю мелкую живность, которая могла в нем обитать.

Первая вахта досталась нам с наставником и мы, стараясь не светить на спящих фонарями, бродили возле лагеря, пристально вглядываясь в сгущающуюся темноту дальних подступов.

Впрочем, временами присаживались на склон отдохнуть, и тогда Паленый рассказывал мне о привычках и образе жизни разных существ, которые нам встретились сегодня… или могли попасться на пути завтра. Интересно оно получалось — вроде в школе знакомили со многим, но вся та информация вдруг показалась сухой и какой-то сжатой. А тут, поди ж ты, нюансики разные у всего имелись, без которых все те школьные знания никакой практической ценности считай и не имели.

Через два часа нас сменили Стояк с Прыщавым, а мы отправились на боковую. Я хотел было завалиться без перчаток и капюшона, но Паленый заметил и отругал, велев еще и повесить на шею защитные очки с намордником, которые перед ужином я перецепил на пояс. А налобный фонарь и вовсе собственноручно определил на положенное ему место.

— Ты должен быть во всеоружии, — нравоучительно бубнил он, подпихивая поближе ко мне арбалет, пока сам я умащивался на мягком спальнике, — никто не знает, что может случиться по пробуждению…

Он что-то еще бухтел потихоньку, вот только дослушать не получалось — не успев, кажется, прикрыть глаза, я стал проваливаться в сон, и даже заведший снова свое нытье Стояк, перебить мне его не сумел.

С сильного устатку что ли, но сон мой был пуст, черен и глух — одномоментное забытье какое-то, без сновидений и чуткости к постороннему. А потому проснулся я, как вынырнул из воды — резко и сразу, чувствуя, что задыхаюсь.

В следующий момент я понял, что воздуха мне действительно не хватает — кто-то с силой зажимает мой рот, подоткнув ладонью и ноздри, да и на грудь неслабо навалившись.