Аналитик

— Кем?

— На мыльной мануфактуре.

Незаметно мы разговорились. Судьба у родителей Ани вышла незавидной. Отец, Дмитрий Романович, — из обнищавших дворян, а мать, Аглая, — дочь лавочника. Дед по отцу был против этого брака. Вроде не мезальянс, но близко. В итоге отношения у них охладели. Настолько, что после октябрьской революции, когда деда арестовали, семья Ани не знала об этом. Весточка пришла лишь спустя полгода. Гражданская война была в самом разгаре. Отец Ани не был коммунистом или даже сочувствующим, но и к царской власти любви не испытывал. Родители девушки были из тех, кого называют «нейтралами». Таких полно в любом обществе, когда-то раскалывается. Но это было ровно до момента, пока Дмитрий не узнал об аресте отца. Хоть отношения у них из-за свадьбы родителей Ани были натянутыми, однако к отцу по словам девушки Дмитрий Романович испытывал сильное уважение. Как итог — он записался в армию генерала Деникина.

Для семьи его решение обернулось гонениями со стороны соседей и быстрым побегом в Москву к старому другу отца по маме. Иначе бы нормальной жизни у Ани с Аглаей не было. Лев Родионович — отец Аглаи — продал лавку, когда это было еще возможно, собрал все средства, какие мог, и все же пристроил дочь на мануфактуру и проплатил полгода аренды небольшой комнаты. Поступала Аня уже сама. Если бы не домашнее образование, полученное от мамы в детстве, и статус Аглаи как работника мануфактуры — могла и не пройти конкурс. Причем второе было более важным при поступлении.

С отцом Аня продолжала поддерживать отношения, но уже через почту и телеграммы. О его бегстве тот сообщил сам. Просто однажды к Аглае подошел незнакомый человек и передал ей письмо от Дмитрия, представившись его другом. Так Аня и узнала о судьбе отца и с тех пор старалась поддерживать с ним связь. Писала о своих успехах, как ей живется на новом месте. Тот отвечал, хоть и гораздо реже, чем девушке хотелось бы.

Про то, что Дмитрий Белопольский является членом РОВС, Аня не упомянула ни разу. Или боится говорить об этом, или сама не знает. Ну а я тем более не стал показывать, что мне об этом известно.

Под конец разговора Анна облегченно расплакалась.

— Знаете, мне даже легче стало, — сказала она мне.

Окончательно успокоив ее, я попробовал переключиться на работу. Но по факту делать особо мне было нечего. Только лишь с докладом Ани поближе ознакомиться, а так — пока не защитим текущий доклад, новых тем нам не дадут. Может это и правильно, но получается некий «простой» в работе. Надо бы Иосифу Виссарионовичу намекнуть об этом. А то снова скажет — через месяц жду доклад, а у нас еще конь не валялся. Вот сейчас бы остальных озадачил сбором материалов — и меньше пересудов было бы, и к следующему докладу качественней подготовились.

Позвонили из Кремля вечером, когда я уже одевался и готовился идти домой. Агапенко сообщил, что ждут меня уже завтра в два часа дня. У меня прямо груз с плеч свалился. Лучше хоть какая-то определенность, чем томительная неизвестность. Надеюсь, хоть в этот раз сюрпризов не будет.

* * *

— Вызывали, товарищ заместитель председателя…

Берия раздраженно махнул рукой и Гурченко замолчал. Причину вызова его к начальству он знал. Чем именно для него это может обернуться — уже лишь догадывался. Однако Василий Кондратьевич надеялся, что подберет аргументы в защиту своего поступка. Тем более что действовал он не напрямую, а через подчиненных и можно было попытаться скинуть ответственность на них. Мол, «не так поняли», «проявили не нужную инициативу» и так далее. Хотя скидывать на подчиненных свои косяки Гурченко не любил. Но «не любил» не означает «не был готов».

А Берия тем временем молчал, внимательно разглядывая следователя. И от этого молчания становилось неуютно. Нехитрый психологический трюк. Гурченко и сам им часто пользовался. Но от этого не менее действенный, когда осознаешь, что у человека перед тобой есть власть вкатать тебя в землю легким мановением пальца. Ну или просто поставив росчерк под соответствующим приказом.

— Вам есть что мне сказать? — наконец первым заговорил Берия.

Гурченко тут же мысленно поставил себе плюсик. Пусть маленькая, но победа. В психологии допроса это очень важно.

— О чем именно, товарищ заместитель…

— Берия, — перебил его Лаврентий Павлович. — Обращайтесь короче — товарищ Берия.

— О чем именно я должен сказать, товарищ Берия? — тут же поправился следователь.

— А у вас много тем, что вы должны мне доложить?

— Под моим руководством идет работа сразу по трем десяткам потенциальных шпионов и еще почти восемьдесят человек, находящихся под подозрением, — бодро отрапортовал Гурченко.

Задумчиво хмыкнув, Берия перефразировал вопрос, из-за чего мужчина поставил себе мысленно второй плюсик.

— Почему ваш подчиненный по вашему приказу передал сведения стороннему лицу?

— Я подобных приказов не отдавал, — тут же ушел «в несознанку» Гурченко.

— Да? А вот агент Азат Амарян утверждает обратное, — приподнял над столом исписанный листок Берия.

«Уже допросили?» — мелькнуло удивление у Василия Кондратьевича. Но он тут же задавил его и сосредоточился на разговоре.

— Агент Амарян или неправильно понял мое распоряжение, или сознательно оговаривает меня, чтобы уйти от ответственности, — уверенно заявил следователь.

Берия долгим взглядом посмотрел на Гурченко, но Василий Кондратьевич стоял спокойно.

— И что же за распоряжение вы ему дали? — спустя несколько минут уточнил Лаврентий Павлович.

— Собрать данные — что известно членам политбюро о товарище Огневе, — не моргнув глазом, соврал Гурченко.

— И для чего?

— Я уже докладывал вам, что у меня есть подозрения о работе Огнева против нашего государства. Вы сами тогда дали мне право и дальше работать в этом направлении…

— Наблюдать, — жестко перебил мужчину Берия. — И только. В любом случае разглашение государственной тайны, даже по неосторожности, влечет ответственность. Агент Амарян — ваш подчиненный. И вы в ответе за его действия.

— Но какая государственная тайна в том, что одна из подчиненных Огнева — родственница члена РОВС? — искренне недоумевая, воскликнул Гурченко. — Это же просто глупо!

— Вы считаете, что я дурак? — вкрадчиво спросил Берия, заставив впервые следователя нервно сглотнуть.

— Нет.

— А по вашему лицу я вижу иное. Если человек поступает как дурак — это не значит, что он такой и есть. Возможно, просто вы не владели всей информацией, — с каким-то внутренним удовольствием на взгляд Гурченко сказал Берия. — Вы чуть не сорвали важную стратегическую операцию. И ваше незнание вас не оправдывает. Прежде чем выступать с дурной инициативой, нужно было прийти ко мне.

Василий Кондратьевич угрюмо молчал, поняв, что уже все решено и сейчас была всего лишь показательная порка.

— Вы исключены из рядов ОГПУ, — хлестко, как забив гвоздь, заявил Берия. — Вам запрещено поступать на службу в силовые органы — милицию, военную службу или любую иную, буде такая возникнет. Вам запрещено разглашать все, что вы слышали, видели и знали, находясь в рядах ОГПУ. Вам запрещено покидать пределы СССР.

С каждым новым «запрещено» Гурченко хмурился все больше и больше. А под конец и вовсе не выдержал.