Анамнез декадентствующего пессимиста

В воздухе витала двусмысленность, нечто смутное, непредсказуемое.

Глава 43. Набожность, цинизм и масскульт

Погружаясь в воспоминания, я вижу как много было необыкновенного, значительного, далеко превосходящего скромные масштабы моей личности.

Неужели овладели так вашим сердцем, что в нем нет более ни места, ни самого тесного уголка для безжалостно позабытых вами?

А что в Писании насчет терпенья-то сказано? В терпении, сказано, стяжите души ваши! А вот плакать и отчаиваться – это грех! А бог-то на небеси на что! Не плакать, а покоряться и уповать надлежит по-христиански. Скромность украшает человека. Что назначено – то суждено. Поистине мудр только тот, кто кротко покорился судьбе своей. Как Опыт Благого Умирания, в котором через смирение обретается легкость. Смирися, гордый человек, гордым бог противится. Гордиться может и должен один человек перед другим человеком, но не перед Богом. И что бы, кажется, жить потихоньку да полегоньку, сидели бы все смирно, ладком да мирком, паиньки, тогда и богу свечечку поставить захочется, чтобы всем радость да на утешение. Посердишься, посердишься, да и отмякнешь, простишь! Как тишайший ангел успеет войти за тобою… Как чудно было бы к тому времени успеть прибраться во внутреннем алтаре! Если тебя спросят: в чем состоит благополучие? – ответствуй: быть в согласии с самим собой.

Как бы получше, да поласковее, да чтобы всем было хорошохонько да уютненько, без нужды да без горюшка… Птички в гнёздышках мирно живут. И богу слуга, и царю подданный. (Цены на хлеб тоже бог строит, у него всего много). За одного покаявшегося неверующего двух верующих дают. Судьба любит послушных и втихомолку потворствует им, и так легко на душе у тех, кто об этом помнит. И говорил долго и неубедительно, как будто говорил о дружбе народов.

– Извините, но вы судите по своему слабому разуму, притом, как человек, привыкший осуждать. Нужно быть терпимым к чужим заблуждениям, даже если вы уверены в собственных.

У И. Ильфа в «Записных книжках» рассказывалось о некой старой деве, которая боялась выйти на улицу, потому что там мужчины.

– Ну и что, они же одетые?

На что она непременно отвечает:

– Да, но под одеждой они голые. Вы меня не собьете…

Старая дева, одолеваемая эротическими видениями, приписывает их другим людям.

Вы все же вносите свой необходимый минус, который мне важен сейчас как плюс… Н-да. Беру. Это двигатель вопросов. Такт – это неписаное соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением. То есть, жалкий компромисс. Всякая категоричность – признак ограниченности. Поймите ту простую истину, что вы стараетесь переделать на свой лад людей, которые прошли суровую жизненную школу и которые, откровенно вам скажу, смеются и над вами, и над той чепухой, которую вы проповедуете, смеются и…

– Извиняюсь, но если я говорю чепуху, и все смеются над этой чепухой, так почему же вы так… встревожены? Ведь вы, я надеюсь, тоже прошли суровую жизненную школу? Красоты ваших философских изгибов изысканы и непререкаемы. Отношусь к вам, как к человеку, облагороженного образованием. Я, конечно, не мог получить такого блестящего и превосходного образования, какое, так сказать, видно во всяком вашем движении, хоть бы я, человек прикосновенный моим умом к образованию Европы… Я, может, больше тебя в жизни разбираюсь… И не "может", а точно… Ватикан – не редакция третьесортной марксистской газетенки. Этот мальчик, как и всякий другой мальчик, понимает нисколько не меньше тебя.

Листок содержал избранный стих из Ветхого или Нового Завета, и нашей задачей было отыскать этот стих и рассказать классу или учителю, устно или письменно, о чем там речь и в чем мораль. Я обожал это упражнение и так в нем преуспел, что нередко оказывался лучшим «знатоком Писания». Для меня это стало введением в критический анализ. Я читал все главы, которые предшествовали заданному стиху, и все главы, следовавшие за ним, чтобы правильно понять его «смысл». Я и сейчас могу это сделать, к великому неудовольствию некоторых моих противников, и до сих пор испытываю уважение к тем, чей стиль пренебрежительно называют «всего лишь» талмудическим, кораническим или «фундаменталистским». Такие упражнения полезны для интеллекта и литературных навыков.

В целом, отсутствие убедительной аргументации у наших критиков, по-видимому, проистекает оттого, что их позиция основывается не на рациональном рассуждении, а на внутреннем убеждении. Поэтому их представления легко опровергнуть, но трудно преодолеть.

Легкомыслие – от эстетизма у него, эстетический безумец. Я думаю – это просто от незнания жизни.

У христиан обычай такой есть, чтобы в ожидании предбудущей жизни – к вопросу о смысловых горизонтах загробного воздаяния – самоубийц при больших дорогах хоронить, а не на кладбище. А в Литве, говорят, столбы на дорогах, увенчанные позднее крестами, изображали первоначально древо жизни. Да, да, смерть грешнику люта… "Не оскверняйте же вашего сердца, говорю я вам, ибо Вечное Существо постоянно в нём обитает". Помни о смерти, но забывай мертвецов.

– Я, матушка, это прекрасно знаю. Уж если ты меня начнешь учить, то мне только повеситься останется. Почему набожные люди так нетерпимы? Самый лёгкий характер у циников, самый невыносимый – у идеалистов. Не наталкивает ли это вас на размышления, что истинная мораль насмехается над моралью? А цинизм – смех, вырвавшийся за рамки культуры?

Философия, как правило, мыслит инаково, бросает вызов господствующим системам мысли. История мысли – это история ее борьбы с собственным застыванием и обезмысливанием в формах различных идеологий и мифологий, теологических и метафизических догм.

Вот что пишет Юнг о Христе, сопоставляя его божественную сущность с архетипным предначертанием: «Наряду с человеколюбием в характере Христа заметна некоторая гневливость и, как это часто бывает у натур эмоциональных, дефицит саморефлексии. Данные о том, что Христос когда-либо дивился самому себе, полностью отсутствуют. Очевидно, ему не приходилось вступать в конфронтацию с собой.

Например, господин Дюмон, средний буржуа, раз в месяц отправляется в театр. Это мероприятие для него все равно что сон наяву, мечта, компенсирующая неполноценность его существования. Господин Дюмон, женатый на уже немолодой особе, прекрасно знает, что никогда не окажется на необитаемом острове в обществе очаровательной и наивной девицы. Это приключение ему и предлагает театр. «Красивая жизнь» на экране нужна рядовому человеку, чтобы отвлечься от тревожной действительности, горестей и потрясений. Захватывающие приключения, сюжеты справедливого воздаяния, отмщения и расправы переключают психическую энергию с реальных переживаний, накопившегося раздражения, боли, досады на воображаемые.

Откуда же возникает у людей готовность поклоняться избраннику, удовлетворять с помощью продукции невысокого уровня свои запросы? Из действия некоторых объективных закономерностей психики. Дело в том, что психический мир человека обладает способностью менять свое состояние. Если бы психика человека не располагала таким адаптационным механизмом, она просто не выдержала бы огромной нагрузки. Однако, когда психологическое напряжение достигает пика, психика может переключать свою энергию в иное русло. Так проявляет свое действие механизм сублимации, позволяющий справиться, например, с кризисной ситуацией, переключить психику на иной «канал».

Вот, скажем, сенсационный успех так называемых мыльных опер. (Речь прежде всего идет о радиосериалах, в которых рассказывалось о любовных приключениях, криминальных историях, бытовых драмах.) В чем загадка их успеха? Дело в том, что американская женщина, проводив мужа в офис, обычно остается в одиночестве. Ей нужен сублимационный эффект. И вот психоаналитики подсказали радиомагнатам: в эти часы можно передавать спектакли, желательно серийные, в которых будут обыгрываться трогательные жизненные ситуации. Скажем, такая. Бедная, но добродетельная девушка работает в магазине. Однажды сюда случайно за запонками заходит сын миллионера. Молодые люди полюбили друг друга, но сколько препятствий возникло на пути этого великолепного, всепроникающего чувства! Эффект превзошел все ожидания. Радиослушательницы не только следили за судьбой радиогероев. Они подражали им. Если трогательная героиня вскользь проговаривалась, что моется мылом такой-то фирмы, то спрос на это мыло неслыханно возрастал. (Отсюда и название феномена – «мыльные оперы».)

Т. Адорно показал, что духовная жизнь человека во многом определяется тиранией бессознательного. Человек ищет в телевизионном зрелище не вечные истины, не повод для развертывания аналитических способностей, не возможности глубоких художественных впечатлений. Он тянется к телезрелищу под действием психологических влечений. В этом факте и скрывается, по мнению Адорно, тайна раздвоенности сознания, присущей человеку. Так, отвергая насилие в качестве мыслящего субъекта, рядовой зритель находит в экранных преступлениях привлекательное зрелище, искупительное освобождение от повседневных переживаний. Психологи утверждают, что, когда на мерцающих квадратах идут детективные, криминальные спектакли, число преступлений снижается.