Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Но тогда кем же она была на самом деле? Начиная с конца двадцатых годов в обществе ходили слухи, обвинения и заявления, что на самом деле эту женщину звали Франциска Шанцковска, она была полькой по национальности, фабричной рабочей и пропала без вести в Берлине в начале двадцатых годов. Правда, нужно отметить, что каждое такое утверждение сторонники Андерсон отрицали, высмеивали, отвергали или отметали как ложное. Некоторые из ее противников очень серьезно отнеслись к этой идее, в частности, Жильяр в своей книге «Фальшивая Анастасия» просто подает данную версию как доказанную. Однако те сведения, что просачивались к публике были малоубедительны и выглядели настолько противоречиво, что даже многие из тех, кто полностью отрицал саму мысль о том, что на самом деле Андерсон является великой княжной Анастасией, отказывались считать вероятной возможность такого варианта развития событий. «Кем бы она ни была, – так сказала по этому поводу княгиня Нина Георгиевна, – польской крестьянкой она не является» {19}.

Однако каким бы маловероятным это ни было, если не считать имени великой княжны Анастасии, Франциска Шанцковска – это единственное имя реально существовавшего человека, которое когда-либо приписывалось Андерсон. Зная об этом, режиссер Джулиэн Нотт установил место жительства членов семьи пропавшей девушки и получил образец крови, взятый у ее внучатого племянника Карла Маухера. Этот образец был отправлен доктору Джиллу и его сотрудникам. Коль скоро Андерсон по своим генетическим параметрам не соответствовала великой княжне Анастасии, сопоставление ее характеристик с характеристиками образца, взятого у Маухера, сможет ответить на вопрос, являлась ли она Франциской Шанцковской. В Научно-исследовательс-кой лаборатории судебной медико-биологической экспертизы провели анализ образца крови Карла Маухера и сравнили его с данными, полученными при анализе тканей и волос Андерсон. Маухер был сыном Маргареты Эллерик, которая являлась дочерью Гертруды, сестры Франциски, и следовательно, он должен был иметь одинаковый генетический профиль митохондриальной ДНК (мтДНК) с пропавшей Франциской. Это и установили доктор Джилл и его коллеги – пять идентичных совпадений между генетическими профилями, полученным по тканям и образцам волос Андерсон и по крови, данной Маухером. Данные анализа митохондриальной ДНК (мтДНК) позволяют сказать, являются ли люди родственниками, но не позволяют установить степень их родства: самое большое, что мог сказать Джилл, сводилось к тому, что «Карл Маухер может являться родственником Андерсон по материнской линии» {20}.

Доктору Чарлзу Джинтеру из Калифорнийского университета в Беркли, который работал независимо от названных выше ученых по заказу немецкого режиссера Мориса Филипа Реми, удалось получить и провести серию исследований образцов крови, которые согласилась дать Маргарета Эллерик, сестра Франциски и мать Карла Маухера. Полученный генетический профиль митохондриальной ДНК (мтДНК) оказался идентичным профилю ее сына и профилю, полученному в результате исследования тканей и волос Андерсон {21}. Однако при установленной генетической связи вопрос о том, насколько вероятно то, что Андерсон действительно принадлежала к семье Шанцковских, сводится к статистическому анализу, в котором полученные генетические профили сопоставлялись с результатами исследований, собранных в генетических базах данных. Как установил доктор Джилл, профили, общие для Андерсон и Карла Маухера, оказались в высшей степени редкими, настолько редкими, что их не удалось встретить ни в одной из баз данных. Подобная уникальность подтверждала гипотезу о том, что между этими двумя людьми действительно существовала родственная связь. Результаты исследований Стоункинга и Мелтона из Университета штата Пенсильвания показали совпадение с результатами исследований образцов волос и тканей Андерсон, проведенных в Великобритании; генетические профили этих материалов также находились в соответствии с генетическими профилями образов крови, данных Маухером и Эллерик, равно как и с результатами исследования тканей кишечника Андерсон, которые провел Уидн из Патологоанатомического института армии США. Доктор Джилл оценил вероятность случайного совпадения генетических профилей Андерсон и Маухера «меньше чем один на три сотни случаев» и признал вероятность того, что женщина, известная как Анна Андерсон, была Франциской Шанцковской, равной 98,5 % {22}.

В этом деле, полном потрясающих поворотов судьбы, такое использование достижений генетики и вмешательство ультрасовременной науки в историю в духе эпохи короля Эдуарда VIII оказалось самым необычайным событием. У исследователей были ткани кишечника Андерсон, но результаты их, взятые сами по себе, наносили хоть и впечатляющий, но единичный удар по претензиям Андерсон. «Когда были получены результаты анализа, я испытала страшное разочарование, – вспоминает Сюзанна Гриндстаф-Буркхарт. – Это не тот конец, который должна была иметь такая сказка» {23}. Те, кто был знаком с семьей Мэнехен в Шарлотсвилле, не стеснялись слез, глядя, как приходит в упадок их дом, зарастает горами мусора, чему способствовало ставшее притчей во языцех стремление Джека сохранить в качестве памятника истории все, что было связано с его женой. Тем не менее именно это невольно помогло найти разгадку одной из величайших тайн XX века.

Так мир узнал, что несколько миллиметров сохраненного биоматериала и несколько срезанных прядей волос положили конец самой долго существующей истории о семье монархов. Но вслед за этим у публики возник закономерный вопрос: а кто это такая Франциска Шанцковска? Как ей удалось быть настолько убедительной? Как она с легкостью дурачила такое множество людей, которые лично знали великую княжну Анастасию? Как она получила доступ к такому впечатляющему массиву подтвержденных третьими лицами воспоминаний, откуда у нее познания в области иностранных языков, откуда у нее шрамы? Приговор, вынесенный при помощи генетических исследований, не проливал свет на эти вопросы. И они долгое время оставались без ответа.

Вплоть до последнего времени.

19 Девушка из провинции

Везде, насколько хватало глаз, простиралась холодная равнина. Луга, которые шесть месяцев назад были ярко-зелеными с яблоневыми и вишневыми деревьями, теперь были укрыты снегом; поросшие лесом холмы поднимались к свинцово-темному небу, а берега одиноких, поросших тростником озерец окаймляли выбеленные морозом шпили елей и сосен. В тот декабрьский вечер северная часть Липпушского леса, раскинувшегося по обе стороны границы между Померанией и Западной Пруссией, была суровой и неприветливой. Ничто не нарушало тишину леса, если не считать диких кабанов и оленей, которые осторожно прокладывали себе дорогу среди сугробов, чтобы напиться ледяной воды из рек {1}.

Тонкие струйки дыма поднимались из труб над очагами, в которых горел торф, и вились над небольшими домами – всего шестандцать строений, образующих «замечательное селение Боровилхас», крохотную деревушку с населением в 117 человек. Она размещалась вдоль дороги, утопающей в грязи весной и осенью, покрытой пылью летом, а зимой заваленной снегом {2}. Тем не менее в деревне чувствовалось оживление, несмотря на сильный холод, крестьяне запрягали лошадей и волов, поскольку это был четверг, 24 декабря 1896 года, канун Рождества. Люди, которые жили в Боровилхасе, все как один убежденные католики, намеревались отпраздновать это событие, поэтому собирались в путь. В Боровилхасе не было костела, и, чтобы послушать мессу, жителям деревни приходилось добираться до города Борек, расположенного примерно в пяти километрах к северу.

Но в одном из домов подготовка к Рождеству проходила особенно радостно. Дом был старым и находился в плачевном состоянии. Изрядно потрепанный непогодой и давно нуждавший в ремонте, дом был поделен на две половины, где, как это отметил посетитель, навестивший этот дом спустя долгое время после описанных событий, «свиньи, овцы и куры» жили под той же покрытой дранкой крышей, что и их хозяева. Здесь не было никаких удобств: давно отслуживший свой срок и готовый развалиться на части очаг служил единственным средством защиты от суровой зимы {3}. Но здесь восемью днями раньше, 16 декабря, в среду, грузный мужчина средних лет и его суровая жена приветствовали появление на свет их первой дочери. Они вполне могли быть католиками, но эта супружеская пара, также как и их соседи, были кашубами, потомками балтийских славян, которые жили в этих местах с незапамятных времен. Кашубы жили замкнуто, общинами, имели собственные праздники, обряды и ремесла, говорили на кашубских диалектах польского языка {4}.

Они знали и почитали старинные поверья, что в окружающих лесах таится невидимое человеческому глазу зло и что всегда нужно быть готовым к борьбе с ним. В соответствии с их обычаями новорожденного младенца следовало завернуть в один из фартуков его матери и надеть ему на шею четки, чтобы отпугнуть гоблинов и вампиров, затаившихся вокруг дома в ожидании появления младенца на свет. Кроме того, над очагом нужно было подвесить сердце только что убитого черного кота, для того чтобы противостоять злым и коварным умыслам какой-нибудь ведьмы {5}.

Обычаи кашубов требовали крестить новорожденного младенца в первое воскресенье после его появления на свет, чтобы невинное дитя не пало жертвой злых сил, жаждущих совратить его с истинного пути {6}. Однако обильный снег, выпавший в конце 1896 года, не позволил последовать обычаю, и родителям пришлось дождаться кануна Рождества, чтобы крестить дочь. Они собрались и вместе с соседями отправились по скованной морозом дороге в путь до собора Св. Марии, построенного в XVII веке в городе Борек. И пока горели свечи, а прихожане пели рождественские гимны, младенец был крещен, получив имя Франциска Анна Шанцковска, в память о жившем в XIV веке Святом Франциске Римском {7}. Таким образом, в обстановке как нельзя более отличной от блестящей церемонии, которой было отмечено крещение великой княжны Анастасии Николаевны, начались жизнь и приключения Франциски Шанцковской – Анны Андерсон – самой известной в истории претендентки на княжеский титул.

В одном княгиня Нина Георгиевна была права: Франциска Шанцковска не была польской крестьянкой. Место, где она родилась, сегодня называется Боровый Лаз и находится на территории Польши, но в 1896 году весь этот район принадлежал Германии: деревня Боровилхас находилась в Западной Пруссии, всего в нескольких милях к востоку от границы с немецкой областью Померанией. До тех пор пока Берлин не установил в конце XVIII века контроль над этими землями, их захватывали отряды польских войск, а также переселенцы из России и тевтонские рыцари, сюда вторгались войска пруссов и шведов {8}. Однако предки Франциски Ченстковские, как они себя называли, имели пусть и слабые, но связи со старым королевством Польским. В 1683 году король Ян III Собесский произвел нескольких членов этого семейства в ранг дробной шляхты , то есть мелкопоместной польской знати, за то, что они помогли его армии отра-зить наступление войск Османской империи в сражении под Веной {9}. В те времена подобная награда была обычным явлением, однако она предоставляла семье определенные права, которых не было у обычных крестьян, а позднее предоставляла почетное право дополнять фамилию приставкой «фон», свидетельствующей о социальном статусе ее обладателя. Одновременно с повышением в ранге награжденному был пожалован небольшой кусок земли на территории, которая в те времена носила название Картузы, это была болотистая местность, которая в XIX веке окаймляла границы Померании и Западной Пруссии {10}.