Анастасия. Вся нежность века (сборник)
Шрифт:
Пистолет выскальзывает из пальцев, князь падает навзничь, раскинув руки. Он мертв.
Вода в луже быстро буреет от крови, кровь начинает проступать уже и на груди от сквозных ранений.
Вверху над ним по обе стороны стоят, расставив ноги, Багаридзе и Васяня. У Васяни, как когда-то в 1917-м, снова грубо перемотана белой тряпкой в розоватых пятнах крови кисть руки. Капитан держится за бок, но, скорее всего, он лишь легко ранен и вполне боеспособен.
– Готов, сволочь белогвардейская! – произносит он с удовлетворением над распростертым телом князя
– Что раскис, стоишь тут столбом? Бежим быстрей, а то опоздаем! – Оба делают несколько быстрых движений, удаляясь от князя.
И тут позади них чисто, звонко и пронзительно начинает играть брегет. «Боже, царя храни!» хрустальным прощальным звоном поет брегет. Багаридзе и Васяня на миг оторопело приостанавливаются. Брегет играет как ни в чем не бывало.
Васяня, оказавшийся чуть впереди, застыл не оборачиваясь, казалось, всем нутром слушая мелодичный бой часов. Капитан бросает ему на ходу:
– Обожди минуточку! – и делает несколько решительных шагов назад.
Васяня стоит по-прежнему, застыв как истукан.
Раздается звонкий одиночный выстрел, и сразу же брегет издает свое последнее «дзынь!».
Затем слышится нервная беспорядочная стрельба – это Багаридзе никак не может остановиться и палит в упор по брегету на груди у князя.
Покончив с брегетом, он забегает несколько вперед от Васяни, который все еще стоит, как всегда, прислонившись плечом к контейнеру, и тупо разглядывает свою перевязанную тряпкой руку.
Капитан зло бросает Васяне:
– Что ты, лапоть, все возишься! Упустим ее к черту!
– Эт точно, как пить дать упустим! – рассудительно и веско соглашается Васяня, оставив в покое свою руку и выходя из оцепенения.
Багаридзе, уловив необычные настораживающие интонации в голосе Васяни, резко останавливается и поворачивается к нему всем корпусом, но готовые вырваться слова застревают у него в горле.
Васяня совершенно неожиданно с нескольких шагов в упор стреляет в грудь Багаридзе. У того круглеют от удивления глаза, и он падает с одного выстрела замертво неподалеку от князя.
Васяня некоторое время стоит и, покачиваясь на носках, смотрит на лежащие перед ним на мокрой земле неподвижные тела. Наклоняется над князем и складывает у него на груди раскинувшиеся руки.
С корабля доносится второй гудок. Васяня прислушивается, подняв голову, затем спокойно вытирает полой пиджака свой пистолет, прячет его в какую-то щель и поворачивает назад, к выходу из туннеля, медленно, вразвалочку, удаляясь от пристани.
Становится слышен вой полицейских сирен.
Анастасия не может знать, что происходит на пристани. Медленно, отрешенно поднимается она по трапу, здесь застает ее второй гудок, а немного погодя переливчатый вой полицейских сирен. Она оборачивается, вытягивает шею, приподнимается на цыпочки. Некоторые пассажиры и провожающие тоже из любопытства оборачиваются на вой полицейских машин. Анастасия не может видеть со своего
места, что происходит на другом конце пристани, но это видим мы.В проходе между контейнерами появляется генерал Сазонов. Каждое движение стоит ему немалых усилий, но он не выпускает пистолет из рук. Увидев лежащие на земле тела, Сазонов сразу бросается к князю, с трудом опускаясь, почти заваливаясь возле него.
Лишь мельком взглянув на Багаридзе, генерал с брезгливостью отворачивается – тот его больше не занимает.
Как ребенку, он приподнимает голову Ильницкому и окончательно убеждается, что князь мертв.
– И ты, полковник?! – вырывается из его груди хриплый стон. – И ты?!
Мы видим, что генерал плачет. Он тяжело привалился к контейнеру спиной, голова князя лежит у него на коленях.
– Последний солдат чести… Все ушли, гвардейцы, цвет русского воинства. Все. Никого не осталось. Ничего. Ушла Россия… – шепчет генерал белеющими губами.
На него внезапно падает чья-то тень. Генерал нехотя поднимает голову – ему уже безразлично, кто бы это ни был.
Над ним стоит невесть откуда взявшаяся мадам Сазонова. У нее дикий, полубезумный вид. Платье изорвано и испачкано в грязи, шляпка съехала на ухо. Лицо ее полыхает хищным, себялюбивым выражением.
Она в шоке от увиденного, но у нее своя версия того, что здесь произошло.
Пальцем, вылезающим из порванной перчатки, она гневно указывает на генерала:
– Это ты, ты, гадкий ревнивец, во всем виноват! Какой скандал! Завтра об этом будет говорить весь Париж! Из-за твоей дурацкой ревности погибли в расцвете лет такие…
– Какая ревность, к кому? Что ты несешь? Уходи, пожалуйста, уходи, оставь меня, я тебя прошу!
– Жалкое ничтожество, тряпка, ты отравил мою молодость. Тебе не понять роковых страстей, моего феерического успеха у мужчин! Если бы не ты… – начинает истерически визжать мадам Сазонова.
– Вон! – вдруг резко во весь голос, перекрывая ее визг, кричит генерал. – Убирайся вон, грязная стерва! – и рука его начинает нащупывать позади себя брошенный пистолет.
Мадам Сазонова отпрянула. Еще никогда не приходилось ей видеть супруга в такой ярости. Она испуганно отступает за поворот под укрытие нагроможденных ящиков, еще не зная, как отнестись к этой выходке всегда такого спокойного и терпеливого мужа.
И тут в полной тишине раздается одинокий выстрел, сухой, как щелчок.
И она понимает, что означает этот выстрел.
Как облетевшая мишура, сползает с ее лица яркая раскраска макияжа, безвольно опускаются плечи, обвисают руки. Явственно, как на переводной картинке, начинают проступать ее настоящие черты.
Перед нами теперь постаревшая, некрасивая, истасканная женщина, в один момент лишившаяся всех иллюзий, привязанностей, положения в обществе, и главное – единственного источника существования. Впереди только одиночество и нищета в чужой стране, без сочувствия и надежды.