Анатомия «кремлевского дела»

Тем не менее, по словам Терихова,

вскоре после этого т. Буркова была у меня. Сначала передала устно содержание заявления, мы поговорили с ней по существу сообщаемых ею сведений, а на следующий день она принесла мне копию заявления. Отметив для себя основные моменты заявления, я передал его т. Сотскову с просьбой вновь направить в ОГПУ и ускорить проверку [50] .

Как следует из вышеизложенного, ОГПУ, хоть и было до 1935 года отстранено от непосредственной охраны Кремля, все же играло определенную роль в проверке принимаемых на работу сотрудников аппарата. Этим ведал Оперативный отдел ОГПУ, а конкретно – помощник начальника Оперода Гулько. Правда, из документов следует, что проверка зачастую проводилась формально и фиксировала лишь наличие или отсутствие судимости у работников. Более того, как парадоксально это ни звучит, формальный характер проверки ОГПУ даже затруднял увольнение “классово чуждых элементов”, которого так добивались “классово близкие”. Секретарь партячейки ЦИК СССР П. Ф. Зайцев (с 1928 года он официально числился в ЦИК на посту секретаря Центризбиркома) впоследствии писал Н. Ежову:

50

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 30.

Ввиду того, что, по сообщению зав. секретариатом, эти лица прошли специальную проверку органов ОГПУ, у ячейки и месткома не было оснований для отвода [51] .

Второй донос, обнародованный комиссией по чистке в ноябре 1933 года, был передан членом комиссии Е. Д. Соколовой С. П. Терихову и А. С. Енукидзе (а председатель комиссии Ефим Васильев переслал донос в Ленинский райотдел ОГПУ) и имел более серьезные последствия (с кляузой был также ознакомлен Сотсков прямо в тот день, когда он проходил чистку, т. к. претензии предъявлялись и ему. Но он отговорился тем, что библиотека находится не в его ведении). Упомянутые выше доносы, а также показания арестованных по “кремлевскому делу” и мемуары лиц, проходивших по “кремлевскому делу”, могут быть – с известной долей осторожности – использованы в качестве источников биографических данных некоторых кремлевских сотрудников, в частности – трех главных “террористок” из Правительственной библиотеки.

51

Там же Л. 55.

9

Екатерина Муханова – потомственная дворянка (она происходила из I калужской линии древнего дворянского рода Мухановых, выходцев из знати Казанского и Астраханского ханств, покоренных Иваном Грозным). Дед Екатерины обосновался в Самаре, где был уездным предводителем дворянства, затем пошел по судебной линии (благо в юности окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета) и в итоге был назначен губернским прокурором. Впрочем, отец Екатерины, Константин Николаевич, хоть и имел университетское образование, до революции служил земским агрономом (на допросе в НКВД 12 марта 1935 года брат Екатерины Константин сообщил о нем некоторые подробности, которые впоследствии подтвердила и Екатерина на допросе 28 марта: отец в молодости служил в царской армии, принадлежал к партии кадетов и даже баллотировался от нее в Учредительное собрание. Вместе с белыми ушел из Самары, служил артиллерийским офицером в армии Колчака, был взят в плен красными под Красноярском, но бежал, вернулся в Самару, где, скрыв пребывание в рядах белой армии, устроился на советскую службу в земельные органы). Умер Константин Николаевич в 1922 году. Его жена, Елена Петровна Сокальская, пережила и мужа и, наверное, старшую дочь (на момент ее ареста она проживала в Москве, зарабатывая на жизнь частным преподаванием немецкого языка). Екатерина родилась 10 ноября 1898 года, у нее был младший брат Константин (родился 7 августа 1903 года, инженер) и младшие сестры Мария (родилась 14 мая 1902 года, певица) и Наталья (родилась 17 июня 1905 года, преподавательница физкультуры на заводе “Шарикоподшипник”) [52] . Марию и Константина ждал арест по “кремлевскому делу” вслед за Екатериной, но судьба их сложилась удачней – суждено было им пережить (если можно лагерное существование назвать жизнью) Большой террор. Екатерина поступила учиться в Петроградский университет (проживая у дяди, Николая Николаевича Муханова, уроженца Самары, который в 1908 году был пожалован в звание камергера Двора его Императорского Величества), потом вернулась в Самару и при белых училась в Самарском университете. Был у нее в Самаре и жених – Борис Степанович Бузков, сын друга отца Екатерины. По показаниям ее брата Константина, он “был офицером царской армии, в Самаре он появился неожиданно, перед самим приходом чехов, принимал активное участие в перевороте и служил затем офицером в отряде генерала Каппеля”. На допросе в НКВД 28 марта 1935 года Екатерина сообщила со ссылкой на отца, что Бузков “погиб в боях с красными”. Здесь же она показала, что приехала в Москву из Самары в 1922 году (видимо, после смерти отца) для учебы в Московском университете на факультете общественных наук; ее подруга Лидия Перельштейн, приехавшая вместе с ней, утверждала, что это произошло в 1921 году. На допросе в НКВД она рассказывала:

52

Сиверс А. А. Материалы к родословию Мухановых / А. А. Сиверс. СПб., 1910, с. 203–204.

В Москву я приехала в 1921 г. для продолжения образования и была зачислена слушательницей в 1-й МГУ на ФОН. Вместе со мной из Самары в Москву приехала моя подруга, Муханова Екатерина Константиновна, и наш общий знакомый – Осташев Матвей. Все мы втроем получили одну маленькую комнату на Малой Никитской улице. В 1922 г. мы встретили в Москве нашего близкого знакомого по Самаре – Скалова, Георгия Борисовича, который предложил мне и Мухановой переселиться к нему на квартиру по Армянскому пер., куда мы и переехали [53] .

53

РГАСПИ Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 245.

Подруги поселились в одной из пяти комнат служебной квартиры Г. Б. Скалова, который в самом конце 1922 года был ненадолго назначен ректором Института востоковедения. Благодаря доносу Бурковой мы знаем, что Екатерина в начале 20-х работала в Центросоюзе и Кирпичстрое, затем в 1923 или 1924 году они вместе с Л. Перельштейн поступили в библиотеку Института им. Ленина (которым руководил Л. Б. Каменев). Знавший Екатерину в конце 20-х – начале 30-х годов по работе в этой библиотеке драматург Алексей Симуков (который чудом не попал в число арестованных по “кремлевскому делу”, его фамилия фигурирует в протоколах допросов) – похоже, единственный, кто оставил о ней воспоминания: “Катя напоминала мне женщину из какого-нибудь индейского племени: крепко вылепленный профиль, низкий голос, безапелляционность, с которой она выражала свои мысли, не обращая внимания на условности” [54] . Сын А. Симукова, готовя его воспоминания к публикации, нашел фотокарточку Екатерины на пляже в Туапсе в 1927 году (там, если верить доносу Бурковой, Мухановы до 1931–1932 года имели “собственную дачу на имя матери”) и выполненный отцом карандашный набросок – и это все, что у нас есть на сегодняшний день для воссоздания облика русской Шарлотты Корде.

54

Симуков А. Д. Чертов мост, или Моя жизнь как пылинка истории (записки неунывающего). М.: Аграф, 2008. С. 122.

Из доноса Бурковой мы узнаем, что, работая в библиотеке Института Ленина, Екатерина в 1924 году познакомилась и подружилась с некоей Анной Васильевной Журавлевой (по словам Мухановой, “бывшей эсеркой”), с которой вела откровенные беседы и много рассказывала о себе. Журавлева вскоре уволилась из института, но Екатерина продолжала поддерживать с нею связь и бывать у нее в гостях до 1931 года. В 1931 году, как рассказывала Екатерина на допросе 10 февраля 1935 года (вскоре после ареста), она от Журавлевой “узнала, что в Правительственную библиотеку требуются работники и что нужно обратиться к Презенту” [55] . И не только к Презенту. На допросе 12 февраля 1935 года близкая подруга Мухановой Нина Розенфельд показала, что Муханова устроилась в Кремль по рекомендации некоего Медведева, работавшего в газете “Известия”, а также, предположительно, и в оргкомиссии Секретариата Президиума ЦИК СССР (вряд ли речь идет о секретаре Союзного совета ЦИК СССР с 1929 года А. В. Медведеве, который, скорее всего, был лишь однофамильцем благодетеля Мухановой; он занимал слишком высокий пост, чтобы раздавать рекомендации “бывшим людям”, да и о его работе в “Известиях” ничего не известно). Судя по доносу Бурковой, у Екатерины были какие-то проблемы с анкетой, заполненной ею при первом поступлении на советскую работу, – вроде бы она скрыла или исказила какие-то данные об отце и о своем происхождении. Теперь, пишет Буркова, она “боялась поступления в Кремль из-за анкеты, зная, что ОГПУ проверяет состав сотрудников”. Но все обошлось, и “она приходит сияющая к Журавлевой и говорит, что Презент не обращает внимания на происхождение”. В то время Журавлева, по словам Бурковой, сама еще не работала в Правительственной библиотеке. Однако уже в июне 1931 года, пользуясь, видимо, давним знакомством с Е. Д. Соколовой, Журавлева влилась в “дружный” коллектив в качестве руководителя группы, и Е. К. Муханова оказалась у нее в подчинении. И после этого между женщинами будто черная кошка пробежала. Собственно, Анна Журавлева и явилась источником львиной доли компромата на Екатерину Муханову, вываленного Бурковой в доносе. По сведениям Бурковой, Журавлева сама начала жаловаться на Муханову начальству: “…Вследствие плохой по качеству и недобросовестной работы Мухановой и ее систематических прогулов Журавлева как ответственный руководитель по группе представила эти факты Соколовой, чтобы последняя воздействовала на Муханову” [56] , но

55

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 107. Л. 74.

56

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 16.

Муханова находит поддержку со стороны Розенфельд, Барута и Бураго… Вся эта компания, видя, что Журавлева не примыкает к их группе и будет всячески тормозить их антисоветскую работу и может раскрыть их карты, начала общими усилиями травить ее, мешать ей в работе и восстанавливать против нее Соколову [57] .

Журавлева пробовала и с другой стороны заходить – обвинила Муханову в краже книг из библиотеки. В пересказе Бурковой этот эпизод выглядит так:

57

Там же. Л. 17.

Почему в библиотеке исчезают книги. Еще в 1931 г. Муханова взяла не записанную и не внесенную в библиотечный инвентарь ценную книгу из-за границы – “Берлин” – по строительству городов, о чем Журавлева поставила в известность Соколову, и был скандал и истерика Мухановой. Факт повторившийся, т. к. еще в Институте Ленина Муханова взяла без спроса ценную английскую книгу и забыла ее на вешалке под своим пальто. Швейцар обнаружил эту книгу и заявил библиотечному начальству. Выяснили, почему эту книгу взяла Муханова, но до признания Муханова сваливала вину на других сотрудников [58] .

58

Там же. Л. 22.

“Истерика” случилась, скорее всего, потому, что обвинение не нашло подтверждения. Даже на допросе в НКВД Муханова категорически отрицала свою причастность к “хищению книг”, в чем ее обвинял следователь Каган. Найденная при обыске у Мухановой книга Sturm uber Russland не имела библиотечного штампа, из-за чего обвинения следователя выглядят неубедительными.

Но Журавлева не думала сдаваться, в ход пошла “тяжелая артиллерия”, и “противник” дрогнул,

когда Журавлева, не желая разговаривать с Мухановой, лично написала записку: “От такой дворянки и белогвардейки ничего другого ожидать нельзя”. До этого у Мухановой была истерика вследствие разговора с Соколовой. Записка была оставлена на столе у Мухановой под прессом. После прочтения этой записки у Мухановой была вторая истерика. (Причины ее от др[угих] сотрудников скрыли.) Она ушла со службы и на другой день совсем не явилась. Она говорила своей заместительнице в Кирпичстрое (Женя), что если комсомол прочтет эту записку и узнает, кто она, то грозит опасность не только ей, но и ее брату и семье. Может быть, ей не следует совсем являться на работу. (Исчезнуть – по ее словам.) После отпуска Муханова решила не возвращаться на работу совсем. Прогуляла 10 лишних дней. (Взяла записку у знакомого врача.) Журавлеву общими усилиями эта компания заставляет уйти. Перед уходом Журавлева подавала письменное заявление в ячейку ВКП(б) и местком, осветив факты своего ухода. Зайцеву [секретарю ячейки ВКП(б) ЦИК СССР. – В. К.] посылалось вышеизложенным материалом письмо через Троицкую будку. Об этом же говорилось Акопову [Сурену, председателю месткома, умершему до начала “кремлевского дела”]. Журавлева поступила в Правительственную библиотеку из Института библиотековедения [где Е. Д. Соколова была директором с июля 1928 г. по начало 1931 г. – В. К.]. Была приглашена Соколовой как хороший библиотечный специалист. Соколова знала Журавлеву с 1920 г. по Сибирскому ревкому. Вначале (в Правительственной библиотеке) она относится к Журавлевой хорошо. Предупреждает ее, что в библиотеке существуют две партии – комсомол и беспартийные, – между ними антагонизм, вследствие чего возник этот антагонизм, Соколова не сказала, но просила Журавлеву не примыкать ни к одной из партий. При воздействии дворянской группы Соколова переменила образ действий. Так, Журавлевой она говорила, что уволит Муханову, а последней наоборот [59] .

59

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 18.

Этот пассаж из доноса Бурковой ярко характеризует обстановку, сложившуюся в библиотеке.

Буркова оживляет свое повествование и другими подробностями биографии Мухановой, частично полученными от Журавлевой:

Муханова – дворянка, имеет собственную родословную книгу – “Род дворян Мухановых”, где занесены последние она и ее семья. Род Мухановых записан в Шестую дворянскую книгу. Книга рода Мухановых находится в Ленинской библиотеке, другая тщательно хранится у ее брата инженера Константина Муханова. Сестры хотели эту книгу сжечь (боясь обысков), но брат отказался и спрятал ее, надеясь, видимо, на восстановление его дворянских привилегий, когда существовала подпольная Промпартия… Брат Мухановой ушел с одного завода и при поступлении на второй завод скрыл свое происхождение перед Завкомом и на вопрос: “Из тех ли он Мухановых”, – ответил: “Нет, нет”. Сестру Мухановой Наталью вычистили в Самаре с рабфака с последнего курса за происхождение. Мать Мухановой жила у Галины Мариановны [Ивановой. – В. К.], район Замоскворечье – Полянка или Пятницкая. Муж Галины Мариановны, инженер-вредитель [А. П. Иванов. – В. К.], осужден на 10 лет конц[ентрационного] лагеря внутренней тюрьмы ОГПУ (по процессу Промпартии), причем при допросе он скрыл привоз долларов из заграничной командировки. Муханова говорила, что ему при обнаружении этого факта грозил расстрел. Эти доллары прятала Муханова у себя и у брата в квартире в грязном белье. И, смеясь, говорила, что ни один чекист не подумает искать зашитые доллары в грязных тряпках. Мать Мухановой жила у Галины в продолжение ряда лет. Знакомства Мухановой – инженеры (через брата), артисты (через сестру) [60] .

60

Там же. Л. 15.

Далее Людмила Буркова просто вываливает на своих предполагаемых читателей все сплетни, известные ей от охваченной ревностью и классовой ненавистью Журавлевой:

У Галины Мариановны до ареста ее мужа производились банкеты и вечера, где Муханова с сестрой и братом участвовали. Надо заметить, что ее брат там не пил и всегда привозил пьяную до потери сознания Муханову домой. Так же возил ее муж – доктор Михайлов М. М. – гинеколог [на самом деле рентгенолог. – В. К.], бывавший на этих банкетах. В то время Муханова нюхала кокаин, от чего потом лечилась [61] .

61

Там же. Л. 15–16.